Рассказы. Часть 2

Но они не могли. Они не могли арестовать его сейчас. Не сейчас, когда круг плотно сжимался вокруг его разума. Сначала он должен избавиться от круга, обрести покой. Потому что они запрут его на всю оставшуюся жизнь в сумасшедшем доме, а он не мог вынести там ничего, кроме мысли о круге. Они уже поднимались по лестнице.

Кто? Что? Клинтон вскочил и метнулся вперед с пистолетом в руке. По кругу комнаты.

Его внимание привлекло что-то яркое. Нечто яркое и круглое, как и кружок в его голове. Он попытался разглядеть это. Да. Да.

Он увидел. Это было зеркало — серебряный круг зеркала над бюро.

Он уставился в него.

В серебряном круге он увидел себя — собственную круглую голову.

В дверь постучали.

Но Клинтон смотрел в серебряный круг на свою круглую голову. Он уставился в темный круг дула. Приложил круглое дуло к круглой голове и посмотрел в круглое зеркало, как бы ища подтверждения.

Да, так было правильно.

— Откройте во имя закона!

Он нашел пятый символ. Это был круг жизни — возвращение к самому себе. Он сам был последним символом. Теперь он сотрет это, и обретет покой.

Гарри Клинтон послал круглую пулю в свой округленный разум.

Каким бы ни был источник его экстрасенсорного восприятия, догадка пришла к нему в самом конце.

Перевод: К. Луковкин

Бездонный пруд[15]

Robert Bloch. «The Bottomless Pool», 1939.

С моей стороны было бы глупо писать это ради спасения жизни. Конечно, мне предъявят обвинение в убийстве, но они не смогут найти тело. А значит, меня, в конце концов, освободят.

Но есть шанс, что меня могут задержать, чтобы внимательно выслушать. Вот причина, по которой я должен написать этот отчет и приложить его к другим бумагам. Он может помочь убедить должностных лиц в ходе расследования. И этих чиновников надо убедить.

Надо, потому что есть дело, которое они обязаны выполнить.

Необходимо, чтобы они прислушались к моим просьбам и заколотили досками бездонный пруд у болота за лесом Причарда. Они должны заколотить пруд, осушить болото и отгородить его, если не получится уничтожить. Иначе, клянусь, это правда, произойдут новые трагедии. И пока эту черную лужу не затопят, я никогда не найду утешения в крепком сне, но буду мучиться от видений той твари с болота — порождения тьмы, которое забрало жизнь у моего друга Мартина Эйлеторпа.

Было время, когда я жил в мире. Похоже на насмешку. У моего друга Мартина был «период спада» — он зарабатывал на жизнь писательством, — и я пригласил его на восток, поскольку думал, что в моем доме мы найдем умиротворяющее спокойствие.

Мой коттедж расположен рядом с Милл Брук, недалеко от Конкорда. Мартину, рассуждал я, понравится бродить по лесам Причарда, а осенью сельская местность Новой Англии обретает мягкую красоту, способствующую успокоению расшатанных нервов.

Когда вспоминаю, как готовился к его приезду, это кажется мрачной шуткой. Я так старательно оборудовал его комнату, стремясь к тишине, что даже послал в город за бесшумным переносным устройством, заменяющим обычную пишущую машинку.

Когда Мартин приехал в конце августа, он был не здоров. Его высокая, обычно худощавая фигура выглядела изможденной, глаза за стеклами очков ввалились, а привычная улыбка, казалось, утонула в печали. Он слишком много курил, и когда держал сигарету, серые спирали поднимались от ее кончика неровно — из-за дрожащей руки.

Я изо всех сил старался скрыть свое беспокойство по поводу его изменившейся внешности. Он работал над романом и днем пытался выполнять обязанности библиотекаря. Я понял, что он совершенно выбился из сил и в последнее время не в состоянии продолжать писать. Удивительно, что творчество может сделать с человеком такого своеобразного темперамента, как Мартин. Он был иссушен — лишен жизненных сил, как будто посвящал ночи визитам вампира или суккуба, а не писательству.

Неплохое сравнение, ведь Мартин Эйлеторп писал фантастические романы. Он работал интенсивно, и это была его, а не моя теория, утверждавшая, будто писательская фантазия отнимает у автора больше, чем работа в любой другой области. Его собственная персона, несомненно, хорошо подтверждала эту теорию.

Я сделал для него все, что мог: старательно избегал любых тем, которые могли иметь отношение к его работе; не показал ему ничего из моих последних литературных опытов. Запер все свои справочники и журналы, и не позволял ему говорить о своей книге. Я уговаривал его отдохнуть, спорил и внушал мысль о том, что упражнения на свежем воздухе следует чередовать со сном. Через неделю или около того я постепенно разнообразил наше меню и уговаривал его больше есть. Это сработало. К концу сентября к нему вернулось его обычное состояние, и он снова был здоров.

Между прочим, я и сам набрал шесть фунтов.