Рассказы Геродота о греко-персидских войнах и еще о многом другом

Рассказывали, будто однажды на корабле Ксеркс попал в бурю. Корабль был полон знатной свитой. Кормчий сказал: «Государь, если мы не избавимся от лишних людей, мы потонем». Ксеркс повернулся к персам: «Пришла пора доказать вашу любовь ко мне: спасение мое в ваших руках». Вельможи в шитых одеждах один за другим склонились перед царем и один за другим бросились в море. Облегченный корабль достиг берега. Здесь Ксеркс велел вывести кормчего вперед, за спасение царя увенчать его золотым венком, а за погибель стольких знатных персов — казнить.

Но Геродот не склонен верить этому рассказу. «Я полагаю, все согласятся со мною, — рассудительно пишет он, — что царь поступил бы так: гребцов побросал бы в море, а вельмож посадил на весла». Но главная причина даже не в этом, а в том, что Ксеркс, как было сказано, возвращался в Азию не морем, а посуху.

А если нужны доказательства, что Ксеркс возвращался посуху, то доказательства этому вот: в городе Абдере до сих пор хранятся золотой меч и шитая золотом царская шапка, которые Ксеркс оставил здесь в знак своей милости. Сделал он это потому, что только здесь, в месяце пути от Греции, он почувствовал себя в безопасности и лег спать, не опоясанный мечом. Впрочем, об этом рассказывают одни только абдерцы, так что этому можно верить, а можно и не верить.

Как Фемистокл был признан лучшим из греческих полководцев

Поределый царский флот день простоял в афинской гавани, а потом отплыл к берегам Азии: в Греции он был более не нужен. Плыли быстро и осторожно: в одном месте приняли цепь островов за цепь кораблей и далеко ее обогнули.

Греки не сразу поверили своей победе. Ночь после боя они провели на Саламине, огородив лагерь обломками кораблей: ждали нападения. Наутро стали собирать добычу — персидское золото, корабельную утварь, богатую одежду с трупов: все, что море выбрасывало на берег. Десятую долю послали в Дельфы: там на эти средства была отлита статуя Аполлона в двенадцать локтей вышины, с корабельным носом в руке. Остальное разделили между собой.

Когда стало ясно, что персы уходят, началось ликование. Афиняне рвались преследовать врага, мстить за разоренную родину: «На Геллеспонт! Разрушим мост, отрежем царя, уничтожим персов!» Фемистокл остановил их: «Не мешайте врагу отступать, не доводите его до крайности: кто отчаялся в спасении, тот страшнее в бою». Стоял сентябрь, приближались равноденственные бури, плыть было опасно: греки послушались Фемистокла.

А в лагерь Ксеркса вновь пробрался верный раб Сикинн: «Царь, афинянин Фемистокл, желающий тебе победы, передает: афиняне хотят идти на Геллеспонт, сегодня их удалось отговорить, но удастся ли завтра — неведомо; спеши!» И спеша к Геллеспонту, теряя своих воинов тысячами, не снимая меча ни днем ни ночью, царь помнил и верил, что афинянин Фемистокл желает ему победы.

Вместо Геллеспонта греки поплыли к эгейским островам: наказывать тех, кто шел вместе с персами. Десять лет назад Мильтиад после Марафона отправился требовать дань с острова Пароса, но безуспешно. Десять лет спустя Фемистокл после Саламина двинулся требовать дань с острова Андроса, но тоже безуспешно. Андрос был гол и скалист, здесь не было даже мрамора, Фемистокл объявил андросцам: «Я пришел к вам с двумя мощными божествами — Убеждением и Принуждением». Андросцы ответили: «А не велят нам платить тоже два мощных божества: Бедность и Нужда».

С Андроса так и не удалось ничего получить; но соседние острова, устрашенные, дали дань. С этой добычей флот ушел на зимнюю стоянку в Коринф, к укреплениям на перешейке.

В Коринфе, у алтаря Посейдона, владыки морей, двадцать флотоводцев собрались, чтобы решить: кто из них был лучшим в этой войне. Каждый называл двух: первого и второго по достоинству. Первым каждый называл сам себя, вторым каждый называл Фемистокла. Так Фемистокл получил двадцать голосов, а каждый из остальных — по одному.

В Спарте герои Саламина получили два оливковых венка: Эврибиад — за отвагу и мужество, Фемистокл — за ум и проницательность. Фемистоклу подарили, кроме того, боевую колесницу, лучшую в Спарте, а на обратном пути до границы его сопровождали триста лучших спартанских воинов. Ни до ни после самолюбивые спартанцы не оказывали такой почести никому из иноземцев.

Один человек, родом с маленького островка Серифа, завидуя, сказал Фемистоклу: «Ты обязан своей славой не себе, а своему городу». Фемистокл ответил: «Ты прав: ни я бы не прославился, будь я серифийцем, ни ты бы не прославился, будь ты афинянином».