Рассказы и повести

— Калинов, — сказал Сергей, и побледнел. — Это я.

Он рванул телеграмму и почитал первый раз быстро и тревожно, второй — медленно и с улыбкой. В телеграмме говорилось, что жена Сергея родила сына. Она спрашивала, какое дать ему имя.

— Дай коня! — закричал Сергей. — Пожалуйста, дай. Съезжу на телеграф!

— Что ты! — воскликнул почтальон. — Не могу. Ответ пиши.

И Сергей торопливо начал писать: «Поздравляю сыном Антоном родная…»

Так появился на свете ещё один Антон.

— А что дальше? — спросил Тоник.

— Всё. Конец.

Тоник, не оборачиваясь, пожал плечами и протянул:

— Ну-у… Я думал, что-нибудь интересное.

— Что поделаешь… — сказал папа.

Тоник молчал. Он приклонил голову к нагретому солнцем косяку и крепко зажмурил глаза. Ему хотелось представить, какая бывает темнота в степи, когда опускается августовская ночь.

И ещё Тонику вдруг стало обидно, что ему никогда не приходилось зажечь огонёк, который бы помог кому-нибудь.

Когда стемнело, он украдкой взял свой фонарик и вышел на улицу. В переулке горела на столбе лампочка и светились окна. За рекой переливалась целая тысяча огней. Красные и зелёные огни горел у причалов, где стояли буксиры, катера и самоходки. Далёкий самолёт пронёс над городом три цветные сигнальные лампочки… У каждого был свой огонёк, и никому, видно, не нужен был фонарик мальчишки.

И вдруг сразу исчезли все огоньки, потому что глаза Тоника закрыли чьи-то маленькие тёплые ладони. Тоник мотнул головой и сердито обернулся. Рядом стояли Римка и маленький Петька, и в руках у Римки был небольшой узелок.

— А мы картошку печь будем, — сказал Петька. Тоник толкнул ногой с обрыва обломок кирпича и слушал, как он, падая, шуршит в бурьяне.

— Ну и пеките, — ответил Тоник.

— Антон-горемыка, — вздохнула Римка. — Ты, что, сильно тогда брякнулся, да?

— Тебе бы так, — сказал Тоник.

Римка покачала узелком.

— Мы на костре будем картошку печь. Из сухой травы огонь разведём.

— Из травы! Там щепки есть на берегу…

— А тебя отпустят? — спросила Римка.

— Маленький я, что ли…

Они уже стали спускаться по тропинке, когда Тоник всё-таки решил спросить:

— А он чего не пошёл?

— Тимка-то? Дома его нет, — объяснил Петька.

— Мы проходили мимо, — сказал Римка, — да у него в окне темно. Может, спит уже.

— Ну и что же, что темно, — пробормотал Тоник. Он подумал, что, наверное, Тимка лежит на кровати и смотрит в синее окно на далёкие заречные огоньки. Всё-таки плохо, если поссоришься, да ещё зря.

— Может, он и дома, — вздохнула Римка. — Вы не помирились, да?

— Мириться ещё… — сказал Тоник. Он остановился, подумал немного и полез наверх.

Скоро все трое были у Тимкиного дома.

— Постучи в окно, — велел Тоник Петьке.

— Ну да, — сказал Петька. — Лезьте сами. Там крапива в палисаднике во какая.

Тогда Тоник вытащил из кармана фонарик. Он включил его и так повернул стекло, что свет падал узким лучом. Тоник направил луч в окошко и стал нажимать кнопку: три вспышки и перерыв, три вспышки и перерыв…

Свет жёлтым кружком ложится на занавеску за стеклом и золотил листья герани на подоконнике.

И вот, наконец, ярко вспыхнуло в ответ Тимкино окно.

АЙСБЕРГИ ПРОПЛЫВАЮТ РЯДОМ

О том, что к ним кто-то приехал, Тоник узнал ещё в коридоре. На вешалке висела рыжая собачья доха в бисеринках растаявшего снега, на полу лежал брезентовый тюк и стоял большой потёртый чемодан.

Тоник всегда радовался гостям. Но сегодня ни гость, ни даже мысль о том, что завтра воскресенье, не улучшили настроения Тоника. Поэтому он равнодушно поздоровался с высоким лысоватым человеком в сером свитере и даже не стал никого спрашивать, кто этот человек, и зачем приехал.

— Отметки, что ли плохие принёс? — поинтересовался папа, когда Тоник нехотя сел к столу и начал царапать вилкой клеёнку.

— Отметки-то хорошие… — вздохнул Тоник и положил вилку.

— А что нехорошее? — сразу встревожилась мама. — Антон, отвечай сию же минуту!

— Да понимаешь… самолётик. Бумажный. Я его на уроке выпустил случайно. А она сразу в дневник записала.

— Кто она? Ах, Галина Викторовна! Так, — деревянным голосом сказала мама. — Ну-ка, покажи дневник.

Тоник медленно слез со стула. Он знал, что оправдываться не стоит.

А дело было так. Пока весь третий «Б» умирал со скуки, слушая, как Лилька Басова объясняет у доски пустяковую задачку, Тоник мастерил из тетрадного листа маленький аэроплан.

Клочки бумаги упали на тетрадную обложку. «Будто льдины в голубой воде, если смотреть на них с самолёта», — подумал Тоник. Летать и смотреть с высоты на льдины ему не приходилось, но это было неважно.

На одном из клочков он поставил несколько чернильных точек: на льдине оказались люди. Они терпели бедствие. С северо-запада и востока на льдину двигались громадные, ослепительно сверкающие голубоватым льдом айсберги. Тоник сделал их из самых больших обрывков бумаги. Он читал недавно об айсбергах, и знал, что шутить с ними опасно. Сейчас они сойдутся, сплющат льдину, и люди погибнут в ледяной воде. Спасти их может только самолёт. Скорей!

Но пилот не рассчитал силы мотора. Самолёт ударился бумажным крылом о чернильницу, взмыл вверх и упал в проходе между парт…