Рассказы и повести

Пигунок, — эх! Сила-то в нем сонная! — Так и осел, а тот пуще, пуще: — Я у тебя зиму и лето жить буду, так и запомни! Ну теперь есть давай мне… Есть хочу! Пигунок, — что же! Он и паучка не тронул: каждый может себе на земле фатеру какую ни на есть иметь. — Вон, говорит, бери: каша в горшке. Бери, тварюга!.. Каша хорошая, — пшенная… Расшипелся Долбун: — А-а, ты, никак, насмехаться вздумал? Кашу? Нет, дед, — я только землянику есть могу, — ты поди вот насбирай мне землянички туес! Ну! Чуть не плачет Пигунок Яков, за бороду ухватясь: — Да что ты, тварюга! Окстись, Долбун проклятух! Как же это ты, неправославный-то, да землянику… Рази же это возможно? Шестипалый! Визжит Долбун, как хорек на привязи: — А-а… А я шестипалым стал из-за кого? Из-за тебя! Ты меня в корчаге передержал. Я тебя два часа ждал. Поджидал, пока подумаешь… Вот что, дед. Я тут вот спать прилягу — ежель ты мне к утру туеса не насбираешь, я тебе бороду головешкой спалю! Так и знай! Мотнул Пигунок головой покорно, — фатеру дал, давай и пропитание! — выбрал туесок, который помене, и побрел дед в лес… И огорчился Пигунок, и бороду уныло повесил. Эх, хоть бы дождик, что ли, пошел! Прошел шагов двадцать, вернулся опять в шалаш, а Долбун уж храпит. И храп у него нечистой; храпит, словно ножик точит.

Наклонился над ним дед на коленки, бормочет: — Долбун, а Долбун! Спит. Не слышит банная тварь. — Эй ты, тварюга, долбунищща проклятая, слышь-ко, чущгунная рожа! Проснулся тот. — Чево, Яшк, зря ты пристаешь ко мне? Чуть не плачет дед: — Долбу-ун! А как же я тебе зимой-то землянику стану искать, — не растет ведь!

Зевнула блазна и только вильнула досадливо хвостом: — Не горюй! Будешь ты для меня в теплые страны ездить. Я тебя на помеле летать научу… Ссутулился дед: то скакуха на его спине, то мужик лесиной, а то вот на — сам он, Пигунок, на помеле, за земляничкой, накось!

В зеленой тиши березовых лесов сладкое шуршанье вечерней листвы дороже мне материной колыбайки.

Святись, душа!

В березовой зелени лесной тиши сладко шуршит листвою вечер.

Пой!

Низошла на березовые рощи голубая тишина. Долбит в нее крепким носом дятел. И когда продолбит дырочку — выглянет оттуда, из голубой-то тишины, первая звезда.

И дороже мне та звезда материной улыбки надо мной, когда смутный ветер мяукнет в трубе, прячась от дождя…

С туесом идет по лесу Яков Пигунок, горбясь от нежданной беды. Пришла та беда, села на ворота, взяла Пигунка за ухо, говорит беда: «Стой, Яков, не трясись: я у тебя на постой встану».

Горько Якову Пигунку, ох, горько. Землянику собирай для банной блазны, ох! И Филимониха-то небось ушла уж на богомолье: сбиралась давно. Разорвись, а корми блазну земляникой!.. А что есть земляника? Березовая пречистая кровь, вот что: всегда она на березовых порубях, на березовых палах капельками тает под солнцем на горках гнилой листвы…

Трудно сгибаться Пигунку. Двадцать лет у дегтярной корчаги продремал дед, а тут — на. И ничего тут стыдного для Пигунка нет! мало ль что бывает… Бывает и красив, да глухой, и умен, да кривой, — разное.

Надо непременно тут речку вам показать.

Протекала за лесом речка. Прекрасная речка, — назовем, чтоб не узнали, Шепелихой. Рыбу в ней ловить — толстя щий невод можно порвать, не об корягу, а от рыбного мно жества.

Не широка, но глубока. Не длинна — зато богата и кра сива, как девица под венцом, золотым обручем заката. Дед бродил-бродил — а в туеске только днище закрыто, пока — ноги закололо и туб… Вышел дед нечаянно на реку. Несомненно тут Провидение сказалось. Мне Филимониха сказывала: «без господней воли — чирей не вскочит, лист не завянет, кура яйца не снесет». Я Филимонихе верю. Вышел, — видит: греются лиловые тучки шелковыми пояс ками в последних лучах, а еще ближе — «Гурмачи» видны, — васютинский белый дом как на ладошке, — а на берегу реч ки — мужички копошатся, два…

Как завидел Пигунок, сообразил в три счета, так и подлетел веником к ним, быстро. Кланяется, — туесок на песок, — ласковый: — Здорово, ребятки! — Что ж, здорово, коли не шутишь…Один, постарше, глаза вскинул: — Чтой-то чумазый ты, как домовик… Не домовик ли? Подхихикнул Пигунок веселому рыбаку: — Не-е! Дегтярник я… Вы не Конешемски ли? — Костриковские мы…