Рассказы Ивана Саввича Брыкина о 10 правителях России (СИ)

Грузна была невообразимо, расхаживала по Измайлову, задыхаясь и хрипя, за сердце хватаясь. В верхние палаты подняться не могла: для неё особый помост сделали, который подымали на блоках и верёвках. Опричь сердца, страдала почками: по малой нужде ходила с кровью, а бывало, и с криком. Дядя её, Пётр Алексеевич, в своё время тоже от почек криком кричал, - может быть, у них это семейное... Спала государыня плохо; на ночь приводили к ней в опочивальню девок-служанок и бабок-сказительниц. Девки пятки Анне Иоанновне чесали, а бабки сказки рассказывали, чтобы государыне легче было заснуть, но ни то, ни другое не помогало.

От таких немощей невольно озлобишься, а тут такая власть дана! Всё равно что топор дать безумцу, - таких дров нарубит, не обрадуешься...

Говорили, что виновником сих злодейств был немец Бирон [12]: он вместе с государыней Анной Иоанновной приехал, был её сердечным другом. Я, однако, ничего дурного про него сказать не могу, разве что жил во грехе с государыней, имея законную жену и троих детей. Стыд и срамота, но пусть его за то Господь судит!.. Нас, русских, Бирон недолюбливал, частенько от него слыхали, что, де, ни себя, и ни кого не уважаем, к обману склонны, ленивы и беспорядочны, - скажет так и ещё что-то по-немецки добавит. Но кроме этого ворчания никакой обиды он нам не чинил: будучи лютеранином, а у них постов нет, в постные дни приказывал себе скоромного не подавать; Рождество и Пасху справлял по русским срокам и никогда над обычаями нашими не насмехался.

Обласкан он был государыней сверх меры, это да, и подарки богатейшие от неё получал, но и другие знатные господа крутились около государыни, как осы вокруг сладкого, и каждый норовил лакомый кусочек отхватить. Злились друг на друга, жалили больно, изничтожить своего соперника были готовы; Бирон-то ещё порядочнее прочих был...

В народе Бирона худом не поминали. Единственное, что ставили ему в вину, так это московское освещение. До той поры в Москве темно было, ночью ни зги не видно, а Бирон уговорил Анну Иоанновну указ подписать, чтобы с вечера зажигали на улицах масляные конопляные светильники, а как они прогорят, жители в домах должны свечи возжигать и ставить на окна. Всё бы ничего и даже неплохо, - сколько можно во мраке ноги ломать, да лихих людей опасаться! - однако вставать в ночи, чтобы зажечь свечу на своём окне после того, как масляный светильник на улице погаснет, не очень-то удобно. А ослушаться не смей: ночная стража за этим следила, - в окна барабанила, в которых свечи не горели...

Однако ни в чём другом, говорю, Бирон нам худа не сделал, - а уж если кто имел влияние на дела государыни, так это её старшая сестра Екатерина Иоанновна. Вот была заноза - всюду влезала и покоя от неё никому не было! Влезала и туда, что ни с какого боку её не касалось, даже в дела хозяйственные, - отца моего до посинения доводила.

Государыня Анна Иоанновна её побаивалась, хотя ростом была выше своей сестрицы на целую голову, а уж по положению - несоизмеримо! Но при виде Екатерины Иоанновны замирала, словно провинившееся дитя, пикнуть против неё не смела. Настоящей-то императрицей Екатерина Иоанновна была, да и ума, сказать по правде, у неё побольше было. Дочка Екатерина Иоанновны, именем Анна Леопольдовна, после регентшой при сыне своём, малолетнем императоре Иоанне Антоновиче, стала, но об этом рассказ позже пойдёт...

***

Я видел государыню Анну Иоанновну множество раз, но слов её лишь однажды удостоился. Было это летом, во время прогулки государыни на лугу возле Измайлова, - а когда она прогуливалась, любила медовухи выпить, и потому за ней кто-нибудь всегда бутыль с медовухой носил. Но здесь, как на грех, никого не нашлось, кто бы согласился; как мой отец людей не уговаривал, они ни в какую: "Нет, Савва Григорьевич, если желаешь нам наказать, наказывай, а к государыне мы не пойдём. Что в её царственную голову взбредёт, неизвестно, а помирать лютой смертью никому не охота". Отец сам бы пошёл, да ноги его уже плохо слушались, ослаб он сильно за то время, пока государыня Анна Иоанновна в Измайлове проживала - шуточное ли дело, меж жизнью и смертью каждый день находиться!..

Деваться некуда: послал он меня на прогулку с государыней, перекрестив на дорогу. А я даже переодеться не успел: как был дома в затрапезном халате, так и пошёл - совсем как дядя государыни Пётр Алексеевич в своё время по Измайлову ходил. Она сперва не заметила: идёт, с Бироном беседует; я следом несу бутылку с медовухой, а за пазухой - оловянный стакан.

И вот захотелось государыне жажду утолить. Обернулась она ко мне и смотрит с недоумением - что, мол, за человек такой, непонятно во что одетый?

- Дьячок ты, что ли? - спрашивает, глядя на мой длинный халат.

- Нет, ваше царское величество, сын вашего слуги, - отвечаю я, низко кланяясь.

- Да как же ты посмел передо мною, императрицей всероссийской, в таком виде явиться?! - говорит она, а сама, вижу, распаляется.

Не быть бы мне живу, но тут Бирон вмешался: