Рассказы ночной стражи

Под деревьями был разбит чайный павильон. Четыре столба, плетёная крыша — много ли надо, чтобы любоваться сакурой в своё удовольствие? В павильоне отдыхал юноша моих лет, одетый просто и буднично. Ему наливала чай молоденькая дама, в своих ярких нарядах похожая на бабочку. Две служанки ждали поодаль, не позовёт ли их госпожа. Вне павильона, поглядывая в нашу сторону, прохаживался статный мужчина лет сорока, облачённый в узорчатую парчу.

— Господин Фудзивара, — инспектор указал на мужчину. — Первый министр.

И добавил:

— Бегом! Выказывайте усердие и повиновение!

Мы побежали.

2

«Не найдёшь — пеняй на себя!»

За пять шагов до павильона земля содрогнулась: то пал на колени инспектор Куросава. Ударил ладонями перед собой, ткнулся лбом в землю. Мы с господином Сэки последовали его примеру. Поглядывая исподлобья, я видел, как первый министр идёт к нам. В правой руке он держал изящный хлыстик, которым похлопывал себя по бедру.

— Куросава Хигаси, надо полагать?

— Да, господин! — рявкнул инспектор.

— Кто это с вами? Старший дознаватель Сэки Осаму?

— Да, господин!

Знает, уверился я. Знает и всё равно спрашивает. Сейчас спросит про меня.

— Почему вы так поступили?

Спросил не первый министр. Вопрос задал юноша, который за миг до этого пил чай из лаковой чашки. Юноша продолжал сидеть, не предпринимая попытки шагнуть к нам. На меня он не глядел, но я нутром чуял, кому адресован вопрос.

Я дрожал и молчал.

— Отвечайте! — велел министр.

— Ваши спутники, — продолжил юноша, любуясь чашкой, — выказали уважение господину Фудзиваре. Их поза ясно говорит об этом. Их головы склонены по направлению к министру. Ваша поза говорит о том, что вы выказываете уважение мне. Вы хотели оскорбить господина Фудзивару?

— Отвечайте! — повторил министр.

В его голосе таилась угроза.

— Великий господин! — я осмелился приподнять голову. — Я, неразумный, подумал, что в первую очередь уважение оказывается высшему. Это не значит, что я недостаточно уважаю господина Фудзивару. Напротив, я считаю его равным богам. Но в вашем присутствии я не могу склониться перед кем-то другим.

Юноша улыбнулся.

— Великий господин? Уважение к высшему? Глупец, с чего ты решил, что я выше господина Фудзивары?!

— Неслыханная дерзость! — пробормотал старший дознаватель. — Немыслимая глупость!

Краем глаза я заметил, что молодая дама повернулась к нам. Лицо её выражало живейший интерес. Не будь брови дамы тщательно выщипаны и замазаны белилами, они без сомнений взлетели бы на лоб, к бровям нарисованным. Притихли и служанки, боясь весёлым щебетом помешать госпоже.

— Великий господин! — я понимал, что на острове Девяти Смертей уже готовят для меня отдельную пещеру в скалах, узкую как гроб. — Здесь, в Фукугахаме, все достойные люди одеты наипышнейшим образом. Они разряжены в пух и прах, словно цветущая долина весной! Даже мой родич Ивамото Камбун щеголяет серебряной вышивкой. При этом ваше досточтимое кимоно и ваша глубокоуважаемая накидка с плечами-крыльями…

— Моё кимоно? Моя накидка? Что с ними?!

— Они самого скромного цвета. Такой бывает у терракотовой посуды, не покрытой глазурью. Всё, что украшает ткань — это переливающаяся отделка из толчёной ракушки. Не удивительно ли?

Юноша внимательно осмотрел себя. Так внимательно, насколько это было возможно без бронзового зеркала, покрытого ртутной амальгамой. Кажется, он впервые задумался о том, как выглядит рядом с остальными.

— Моя одежда, — он нахмурился, озабоченный услышанным. — Она ещё чем-то отличается от одежды других людей?

Я молчал. По спине текли ручьи пота.

— Говори!

— Да, великий господин!

— Что с ней не так?

— Если мне позволено будет заметить, в Фукугахаме я видел знатных господ, одетых в монцуки[66]

. На их кимоно и накидках красовались фамильные гербы или гербы их господ. У одних они были вышиты на груди, справа и слева. У других — на спине, между плечами. У третьих — на обоих рукавах. И только у вас гербы вышиты сразу в пяти местах: два на груди, два на рукавах и один на спине. Я не видел его, но уверен, что он там есть.

— Глупец! Лгун!

— Умоляю о прощении!

— На моей одежде нет гербов! Ни бабочек, ни цветка о пяти лепестках!

Он уже признался мне во всём, но ещё не знал об этом.

— Вы правы, великий господин. Ни бабочек, ни цветов. Но там чёрной нитью вышиты три монеты. Эйраку цухо — «вечное счастье через богатство». Мой учитель, монах Иссэн из храма Вакаикуса, говорил мне, что этот символ украшал знамя величайшего из князей. При нём Страна Восходящего Солнца превратилась в Чистую Землю. Бабочки и цветок — гербы его клана.

Юноша вернулся к изучению чашки. Полагаю, это помогало ему собраться с мыслями.

— Хорошо, — произнёс он тоном, не сулящим ничего хорошего. — Моя одежда. Три монеты. Твои дерзкие домыслы. Видишь эту чашку?

— Да, великий господин!

— Если тебе дорого твоё благополучие, ты немедленно найдёшь ещё один способ выделить меня среди других. И этим способом должна быть моя чашка. Не найдёшь — пеняй на себя!

— Благодарю вас, великий господин!

— За что?