Рассказы о Кирове

«Кроме Егора Кононова (ошибочно вместо Иосифа назван брат его Егор. — М. В.), убит был мальчик 13 лет. Раненых и изувеченных около 200 человек, арестовано 120 человек. Кононова хоронили через несколько дней. В гробу он лежал в красной рубашке, в венке была красная лента. Речей не было, полиция вела себя сдержанно, в университете и технологическом институте были сходки. Решено было прекратить занятия до осени. В университете, кроме того, решено было содействовать Сибирскому союзу в устройстве забастовки по линии Сибирской железной дороги, чтобы тем положить конец войне…»

На другой день после этого расстрела в прокламации, посвященной убитому Кононову и изданной Томским комитетом под заглавием «В венок убитому товарищу», С. М. Киров вместе со своими товарищами по подкомитету писал:

«Он умер, как подобает умереть всякому рядовому той великой армии, которая называется всемирным пролетариатом. Он пал, как готов пасть каждый из нас за рабочее дело. Он пал со знаменем в руках, под сенью которого рабочий класс несет обновление всему миру…»

Эти слова чрезвычайно характерны для всего революционного облика Кирова. Он был прирожденным бойцом пролетариата, не знавшим страха и до конца преданным делу своего класса. Уже с первых шагов своей партийной работы Киров обнаруживает темперамент и зоркость будущего трибуна революции.

«Кровь лилась в Петербурге, Москве, Риге, — читаем мы в той же прокламации, принадлежащей перу Кирова, — кровь пролилась в Томске, кровь еще будет литься. Рабочий класс знает это. Он знает, что нигде в мире свобода ему не давалась сама, а везде она была добыта им кровью и жертвами. Тюрьмы и виселицы не запугают рабочий класс, штыки и пули не остановят революционного движения пролетариата…»

Это пишет молодой пролетарский юноша. Какая же для этого нужна была тогда сила убеждения и вера в победу своего класса! Кирову свойствен был величайший пафос революции. Написанная им вместе с другими членами подкомитета прокламация на смерть Кононова заканчивалась словами революционного поэта:

Не плачьте над трупами павших борцов,Погибших с оружьем в руках;

Не пойте над ними надгробных стихов,Слезой не скверните их прах;Не нужно пи песен, ни слез мертвецам,Отдайте им лучший почет:Шагайте без страха по мертвым телам,

Несите их знамя вперед!

Томская вооруженная демонстрация 18 января 1905 года явилась в жизни Сергея Мироновича Кирова тем боевым крещением, которое определило его дальнейший жизненный путь. Он бросил мечты о технологическом институте и навсегда, бесповоротно ушел в революцию, став партийным профессионалом.

Приехав в конце апреля 1905 года в Томск в качестве партийного профессионала, я застал там С. М. Кирова уже на ответственнейшей секретной работе: он заведовал подпольной типографией, или, как тогда у нас говорили, «техникой». Надо сказать, что на заведование «техникой» ставились только самые надежные и проверенные товарищи, обычно входившие в состав комитета. «Техника» по условиям того времени была сердцем всей агитационной партийной работы. В условиях постоянных полицейских преследований, будучи лишенными возможности выступать на широких собраниях, мы могли вести устную агитацию и пропаганду только в небольших нелегальных кружках и на узких сравнительно массовках и летучках. Для воздействия же на широкие массы у партии оставалась одна лишь возможность — подпольная печать. Понятно, что это наиболее острое оружие нашей партии в борьбе с царским самодержавием было под постоянным прицелом царских охранников и жандармов. Они выслеживали и вылавливали подпольные типографии всеми путями и способами. Условия работы в нелегальных типографиях были исключительно тяжелыми. Товарищам, которые работали в типографии или держали с ней связь, по соображениям конспирации воспрещалось заводить какие-либо знакомства, ходить в гости, вести переписку и т. п.

Эти товарищи обычно жили, как отшельники, чтобы не привлечь к себе чем-нибудь внимание жандармов и полиции. Отсюда и пошло распространенное в нелегальной среде выражение «сидеть в технике» (то есть работать в подпольной типографии), что означало, в сущности, быть добровольным узником. К этому надо добавить еще крайне изнурительную постоянную нервную настороженность тех, кто «сидел в технике» или держал связь с ней. При всей осторожности и конспирации все же каждую ночь можно было ждать жандармов или полицию. А провал «техники» часто означал временный провал почти всей партийной работы. Понятно, какая ответственность ложилась при этом на товарища, который заведовал подпольной типографией.