Рассказы о литературе

— Господа, — начинает он, — человек, которого вы сейчас увидите, слесарь, владелец дома. Он уже неделю находится под арестом по подозрению в убийстве шофера такси, бесследно исчезнувшего две недели назад. Основания для подозрения следующие: машина исчезнувшего шофера найдена в сарае арестованного. На рулевом колесе и под сиденьем шофера — следы человеческой крови. Арестованный упорно запирается, заявляя, что купил этот автомобиль, так как сам хотел стать шофером такси. Установлено: исчезнувший шофер действительно говорил, что думает бросить свое ремесло и продать машину. Больше никаких данных нет.

После этого вводят арестованного слесаря, и профессор Роусс начинает свой эксперимент. Как и было обещано, он произносит отдельные слова, требуя от арестованного, чтобы тот незамедлительно отвечал ему тем же.

— Стакан, — говорит профессор Роусс.

Недоумевающий слесарь неохотно бурчит в ответ:

— Пиво.

— Правильно, — одобряет профессор. — Улица.

— Телеги, — все так же нехотя отзывается арестованный.

— Надо побыстрей! — торопит его Роусс. — Домик.

— Поле.

— Токарный станок.

— Латунь.

Эта перекличка становится все быстрее и быстрее, и арестованный уже ничего не имеет против такой игры.

— Дорога! — бросает профессор.

— Шоссе! — немедленно откликается арестованный.

— Спрятать.

— Зарыть.

— Чистка.

— Пятна.

— Тряпка.

— Мешок.

— Лопата.

— Сад.

— Яма.

— Забор.

И тут профессор подходит к самому главному.

— Труп! — резко произносит он.

Арестованный сразу замолкает.

— Труп! — настойчиво повторяет профессор Роусс. — Вы зарыли его под забором. Так?

— Ничего подобного я не говорил! — в испуге восклицает слесарь.

— Вы зарыли его под забором у себя в саду, — неумолимо говорит криминалист. — Вы убили жертву на шоссе и вытерли кровь в машине мешком. Все ясно!

Он оказался прав. Полицейские, посланные на поиски трупа, обнаружили его именно там, где указал профессор Роусс...

Не знаем, в самом ли деле с помощью такого метода можно раскрывать преступления. По правде говоря, вряд ли. Но вот нам с вами этот метод, пожалуй, пригодится.

Представьте себе, что мы с вами взялись, подобно профессору Роуссу, узнать о том, что думает и что чувствует Сережа — да, да, тот самый Сережа, стихи которого мы с вами только что так раскритиковали.

И представьте себе, что Сережа будет на все наши вопросы отвечать теми самыми словами и оборотами, которыми так и пестрят его стихи.

— Небо! — допустим, скажем мы ему.

И он тотчас же откликнется:

— Лазурное!

— Ты летишь! — продолжим мы наш опыт.

— Как ветер! — тут же отреагирует он.

— Любовь!

— Кровь!

— А ну-ка, попробуй придумать что-нибудь другое! — не выдержим мы. — Еще раз: любовь!

— Вспыхнула в сердце! — без запинки откликнется он.

— Глаза!

— Сияют... Как солнце...

— Девочка красивая, как...

— Как цветок!

— Сердце!

— Радостно бьется в груди!

Пожалуй, даже и сам профессор Роусс был бы поставлен в тупик такими ответами. Попробуйте по этим безликим, стершимся, как медные пятаки, общим, чужим, не своим словам и выражениям угадать, что на уме у того, кто их произносит!

Именно это мы и имели в виду, когда говорили, что стихотворение у Сережи не свое. Хотя он и в самом деле ниоткуда его не списывал, а сочинил сам от первого до последнего слова.

Из этого, конечно, не следует, что Сережа, сочиняя свое стихотворение, совсем не испытывал никаких чувств. Наверняка испытывал! И может быть, даже очень сильные чувства. Но вы разить их он не только не сумел, но даже и не попытался.

Выразить то, что ты чувствуешь, — это совсем не простое дело. Даже очень сильные, по-настоящему глубокие чувства можно выразить так, что никто даже и не поймет, на самом доле вы эти чувства испытывали или только притворяетесь.

Вы, наверное, помните стихи, которые написал в ночь перед дуэлью с Онегиным Владимир Ленский. Пушкин в своем романе цитирует их дословно:

Стихи на случай сохранились;Я их имею; вот они:«Куда, куда вы удалились,

Весны моей златые дни?..Паду ли я, стрелой пронзенный,Иль мимо пролетит она,Все благо: бдения и снаПриходит час определенный...Блеснет заутра луч денницыИ заиграет яркий день:А я, быть может, я гробницыСойду в таинственную сень,И память юного поэтаПоглотит медленная Лета...»

Не может быть никаких сомнений в том, что Ленский сильно взволнован предстоящей ему на рассвете дуэлью. Еще бы! как тут не взволноваться! Ведь он должен будет подставить свою грудь под пулю.

Но, прочитав стихи Ленского, об этом как-то не думаешь. В искренность его чувств даже не веришь. Честно говоря, из этих стихов даже и понять-то нельзя, о чем, собственно, в них идет речь. «Паду ли я стрелой пронзенный...» Какая стрела? При чем тут стрела? Разве Онегин собирается стрелять в Ленского из лука?