Рассказы о Маплах

Она предложила прогуляться по городу, хотя было уже десять часов вечера. Их отель стоял на торговой улице, но в этот час на всех витринах были опущены металлические шторы. В дальнем конце улицы журчал освещенный фонтан. У Ричарда заболели ноги, хотя раньше они никогда его не подводили. Влажный воздух римской зимы так коварно искривил подметки его ботинок, что каждый шаг давался ему с болью. Он не мог придумать этому объяснения, поэтому решил, что у него аллергия на мрамор. Щадя его ноги, они нашли американский бар и заказали кофе. В углу заведения гундосил пьяный американский голос, заглушавший неразборчивые женские упреки. Голос был, возможно, даже не мужской, но казался мужским, потому что речь была замедленной, как если бы пластинку на проигрывателе запустили с неправильной скоростью. В надежде побороть расширявшуюся у него внутри тошнотворную пустоту, Ричард заказал гамбургер, в котором оказалось больше томатного соуса, чем мяса. Пришлось купить у уличного торговца горячих жареных каштанов. Торговец жестикулировал черными от гари пальцами, пока не получил триста лир. Ричарду отчасти даже нравилось, что его надувают: так у него появлялось свое место в экономике Рима. Маплы вернулись в отель и погрузились в глубокий сон на своих отдельных кроватях.

То есть это Ричард возомнил в бездонных пещерах своего беспамятства, что Джоан тоже выспалась. Но, проснувшись утром, он услышал от нее следующее:

— Этой ночью ты был очень забавным. Мне не спалось, я то и дело тянулась к тебе, чтобы у тебя было чувство, что ты лежишь на двуспальной кровати, а ты твердил «уйди!» и сбрасывал мою руку.

Он радостно рассмеялся:

— Неужели? Во сне?

— Наверное. Один раз даже крикнул: «Оставь меня в покое!» так громко, что я решила, будто ты бодрствуешь, но когда попыталась с тобой заговорить, ты уже храпел.

— Действительно забавно! Надеюсь, ты не обиделась?

— Нет. Я испытала облегчение, что ты в кои-то веки не противоречишь себе.

Он почистил зубы и съел несколько оставшихся с вечера холодных каштанов. После гостиничного завтрака — жестких булок и горького кофе — Маплы опять отправились бродить по Риму. Туфли Ричарда снова необъяснимым образом превратились в пыточные колодки. Город проявлял странное, почти насмешливое внимание к их незримым нуждам: в этот раз он подсунул им обувной магазин. Усилиями услужливого, гибкого, как рептилия, молодого продавца Ричард стал обладателем пары черных мокасин из аллигаторовой кожи. Это была обувь необычной модели, слишком тесная, зато не причинявшая невыносимой боли в отличие от прежней. После этого Маплы — она с путеводителем, он с коробкой, где отдыхали взбесившиеся американские ботинки, — зашагали по виа Национале к памятнику Виктору Эммануилу, гигантской лестнице в никуда.

— Чем он так прославился? — спросил Ричард. — Он объединитель Италии? Или это был Кавур?

— Это он — маленький король из «Прощай, оружие!»?

— Не знаю. Но величественности как-то многовато.

— Как видишь, итальянцы не страдают комплексом неполноценности. У них все огромное!

Они разглядывали палаццо Венеция, пока не представили, что из одного из окон на них хмуро смотрит Муссолини, преодолели лестницу к пьяцца дель Кампидольо и подошли к конной статуе Марка Аврелия на пьедестале работы Микеланджело. Джоан нашла у памятника сходство с творениями Марино Марини^[6] и была, конечно, права. Она такая умная! Возможно, это и делало столь трудновыполнимым изысканный замысел расставания с ней. Они обошли площадь. Все ворота и двери вокруг них выглядели навечно запертыми, как двери на рисунке. Открытым оказался боковой вход церкви Санта-Мария ин Аракоэли, туда они и вошли. Впечатление было такое, словно они ступают по спящим людям: намогильные рельефы в натуральную величину так стерлись, что не ощущались под ногами. Пальцы рук, сложенных на каменной груди, превратились в тени пальцев. Одно лицо, спасшееся от истирания за колонной, походило на ожившую душу, пытающуюся оторваться от зашарканного тела.