Рассказы о Маплах

— Так о ребенке… Когда они появляются — я никогда ничего подобного не видала, — на мордашках у них такое брюзгливое выражение! Он был совсем как Джудит, когда мы пытались кормить ее черносливом. Потом поток воды, и весь ребенок выскакивает пулей, таща за собой огромный перекрученный послед фиолетово-желтого цвета…

— Пожалуйста, Джоан! — взмолился Энди, поправляя на шее шарф.

Но ее распирало от вдохновения.

— Я про то, как все это устроено. Ты воспринимаешь матку в качестве места для временного пребывания, а на самом деле там кипит своя жизнь. Ей приходится многое отдавать.

Ричард понимал ее мысль. Она, как всегда, пыталась увидеть картину целиком, искала скрытую тайну соблюдения всех тех клятв, которые сопровождали ее детство. Жизнь подобна уроку, тексту с моралью.

Энди, со своей стороны, слушал ее так, как принято слушать вторых жен — в уверенности, что поиск завершен. Или что искать вообще нечего. Он похлопал ее по руке, то есть по норковому рукаву у себя на плече.

— Напрасно я позволил тебе все это наблюдать, — сказал он. — Теперь тебя будут мучить ночные кошмары.

— Я бы ни за что этого не пропустила! — сказала она с возмущением — так, по крайней мере, показалось Ричарду.

— Ты мне вот что объясни, — обратился он к ней. — Кто такой Лео?

— Его отец, разве ты не знал? Они не такие, как мы, этот ребенок может остаться у них единственным, или, по крайней мере, их единственным сыном, поэтому они вынуждены упаковать его в имена.

— Езжай прямо, потом налево — там одностороннее движение, — сказал Ричарду Энди. — Можешь оставить нас на углу, не доезжая до входа в отель, мы сами дойдем.

— И не подумаю! Я объеду квартал и высажу вас прямо под навесом, под носом у чертова привратника.

Джоан тронула его за плечо.

— Увидишь завтра утром Джудит, поцелуй ее за меня. Нам придется рано уехать, у Энди в десять встреча.

Ричард был не прочь чмокнуть ее на прощание, но лица у них еще не оттаяли, и шея его поворачивалась без прежней легкости.

Его номер в «Бест-инн» находился на первом этаже, ковер от стены до стены лежал прямо на бетоне. Стены дышали морозом, как в подземелье, к ним было холодно прикасаться. Обогреватель плохо справлялся со своей задачей. Ричард не сообразил захватить с собой пижаму, ограничившись свежей рубашкой, и теперь дрожал в одном белье между липкими простынями. Пришлось встать, снять тонкое одеяло и покрывало со второй кровати, даже набросить поверх всего пальто. Но от стен все равно тянуло холодом, это была сила, угрожавшая его существованию, стремившаяся заморозить в нем кровоток. «Ей приходится многое отдавать», — сказала Джоан о женской матке. Верно, до чего же враждебен и неодолим вселенский объем пространства без света и тепла! Он поджимал колени к подбородку, ощущая себя гомункулусом, не то мерзнущим, не то сжигаемым на костре на дальнем конце телескопа, приставленного к безразличному Божьему оку. Он был свежеснесенным дедушкой, и Вселенная норовила его раздавить, высвобождая место для новичков. Он все-таки ненадолго уснул, и его сны, обычно такие насыщенные подавленным вожделением и забытыми познаниями, были мимолетными, словно их истощили старания тела поддерживать совместимую с жизнью температуру.

Утром, невыспавшийся и продрогший, он, покидая отель, пожаловался на холод в номере. Молодой служащий, недавно вылезший из теплой постели, пожал плечами, почти не пытаясь извиниться.

— У нас такие ночи, как прошедшая, наперечет. На градуснике на крылечке у моей матушки не хватило шкалы.

При свете дня больница выглядела по-другому: более суетливой, но при этом какой-то обветшалой, устаревшей, фабрикой излечения, где трудятся уставшие от темноты люди. В хартфордской газете, купленной вместе с чаем — он поклялся себе избегать кофе из заботы о давлении, — он прочел, что его команда героев в бронзовых шлемах продула в последней полуминуте матча, пропустив гол с сорока семи ярдов. Чудеса — дешевый товар.

Когда его вопреки строгим правилам все-таки пустили к дочери, Джудит выглядела после перенесенных мучений неожиданно нейтрально: не обессиленной, но и не ликующей, не больной и не здоровой, не старше и не моложе своего тридцати одного года. Поверх больничной сорочки с завязками на спине был накинут старый пепельно-голубой халат Джоан; она сидела на краешке койки. Недавно она покормила новорожденного, и сестры унесли его назад в инкубатор.

— Не знаю, папа, — сказала она. — Мне как-то жутковато. Сегодня они кладут это мне на руки, а я не знаю, что с этим делать. Не пойму даже, где верх, где низ. Все боялась выронить, чувствовала себя страшно неуклюжей.

Он уселся в глубокое кожаное кресло, в котором накануне вечером сидел Энди, и отечески улыбнулся:

— Очень скоро ты перестанешь чувствовать себя неуклюжей.

— Пол тоже так говорит. — Этот всезнайка Пол!

Судя по тому, как Джудит произнесла его имя, дылда получил незаслуженное повышение. Оказалось, что Ричард больше ревнует к Полу и к младенцу, больше обижен на них, чем на Энди.

— Он уже замечательный отец.