Рассказы о пластунах

Стараясь подавить раздражение, Прохоров сказал:

— По физо вы хуже всех занимаетесь, Ващенко. Тянете назад все отделение. Мягких тоже нелегко даются занятия, но он старается, а вы — нет…

Солдат молчал. И это молчание раздражает сержанта еще больше.

— Что вы молчите? — повысил он голос.

Ващенко сморгнул, в глазах у него мелькнуло осмысленное выражение, но тотчас исчезло.

— Не умею я, — ответил он.

Прохорову захотелось крикнуть: «Врешь, лодырь ты, работы не любишь, труда боишься…», но он не крикнул, а только сжал и разжал кулаки и произнес сквозь зубы:

— Вечером будете заниматься отдельно… Я сам буду с вами заниматься.

Перед ужином, когда все отдыхали, занимаясь своими личными делами, Прохоров и Ващенко отправились в спортгородок. Солдат опять беспомощно болтался на турнике, мешком проваливался между брусьями, неуклюже бросался на коня и, не перепрыгнув его, а сев на снаряд верхом, медленно, боком сползал на землю. Все это он делал лениво, безразлично, вид его словно говорил сержанту: «Давай, давай, усердствуй, я посмотрю, надолго ли у тебя хватит терпения, наверное, ненадолго, утомишься и оставишь меня в покое…»

Но Прохоров набрался терпения, довел-таки солдата до того, что он вспотел и один раз перепрыгнул через снаряд.

— Когда захотите, можете, — заметил сержант.

Солдат промолчал, только вздохнул и нахмурился еще больше.

Когда они возвращались в казарму, Прохоров размышлял о том, какие все-таки люди разные. Вот, к примеру, Мягких и Ващенко — оба колхозники, чуть ли не земляки, работали до армии будто в одинаковых условиях, а общего между ними почти ничего и нет. Мягких — старательный, исполнительный, доброжелательный к людям человек. Ващенко — угрюм, ленив, с товарищами живет плохо. Раньше Прохоров жил с людьми на одних правах, и разность их характеров не очень трогала его — с хорошим парнем можно было подружить, а если не нравился ему человек, можно было держаться от него поодаль. А теперь он командир и должен одинаково работать со всеми солдатами в отделении — и с теми, которые ему нравятся, и с такими вот, как Ващенко»

7

Утром солдат отправили на хозяйственные работы. Группу в тридцать человек, куда вошло и отделение Прохорова, отрядили на разгрузку платформ с бутовым камнем для стройки, что велась в городке. Старшим группы Звягин назначил Василия.

Идя справа и чуть позади строя, сержант старательно приветствовал встречных офицеров и время от времени обшаривал глазами дорогу впереди — не покажется ли начальство, которому надо отдавать честь в строю. Не упускал из виду он и своих подчиненных. Это умение все замечать, видеть вокруг себя, которое еще недоступно молодым солдатам, стало для него уже привычкой.

Строй шел хорошо: никто не сбивался с ноги, не забегал вперед, не отставал. «Вот и ходить, кажется, научились, — думал о новобранцах Прохоров, — а далеко им еще до настоящих солдат». До сего времени у сержанта было ощущение, что он командует не отделением, а Барабиным, Ващенко, Мягких, которые живут и действуют каждый сам по себе. И чтобы этот небольшой коллектив жил, занимался, работал в едином, общем для всех ритме, нужно постоянно видеть каждого солдата и, пока не вошло в привычку выполнение правил армейской жизни, требовать, чтобы он эти правила выполнял.

Прохорову хотелось, чтобы солдаты любили его. В школе он усвоил, что командир обязан не только требовать с подчиненных, но и заботиться о них. Но какую заботу мог проявить о своих солдатах Прохоров? Они и так одеты во все новое, кормят их сытно и вовремя, спят они сколько положено. И все это сделано помимо сержанта, а на его долю остается требовать и требовать, подчас жестко и сурово.

И сейчас, поглядывая на идущий слева строй, Прохоров не без горечи спрашивал у себя: «А за что солдатам любить меня?»

Группа пришла на место, и Прохоров отвлекся от своих неуютных мыслей, занялся организацией работы.

Три платформы с камнем стояли в тупике, возле глубокого котлована, отрытого под фундамент. Прохоров получил шесть тачек — по две на платформу, отрядил солдат за досками для настилов, распределил рабочие места между отделениями.

Вскоре вернулись солдаты, ходившие за досками. Они принесли длинные шершавые тесины, от которых шел вкусный запах распиленного дерева. Когда солдаты, по двое, несли их на плечах, доски в такт шагам прогибались, как живые.

Мостки от платформы на землю получились крутые и зыбкие. Сержант поставил на тачки самых сильных. В своем отделении он одну тачку отдал Барабину, за другую взялся сам.

К Прохорову подошел младший сержант Павлухин, командир одного из отделений, входящих в группу. У него была короткая, мускулистая шея, широкие плечи. Павлухин сдвинул шапку на самые брови и, недовольно морщась, негромко сказал Василию:

— Нам бы самим можно и не работать, все-таки сержанты, людей хватит…

Василий прямо посмотрел ему в лицо, усмехнулся и тоже негромко, но зло ответил:

— Нам тут погонял да надсмотрщиков не надо. — Отвернувшись, громко скомандовал: — Пошли!

И первый, подхватив тачку, пошел по мосткам на платформу.