Рассказы о прежней жизни

Детей Арбата растащилиПо семьям, кельям и сердцам.Детей отвыли и отмыли.Утерли слезы огольцам.Растиражированный шедро.Чтоб всем хватило — порыдать,И в хмарь осеннюю, и в вёдро,Как Арарат, Арбат видать.С его на Набережной домомИ москворецкою водой,С его Гоморрой и Содомом —Крутой наркомовской бедой.А между тем, на божьем свете, —Теперь уж ходоки в собес, —Сиротствуют другие дети —Арбатских сверстники повес.Когда-то супчик с лебедою(Арбатским детям не в упрек,

С иною знавшимся бедою)Был их «наркомовский паек».И тараканные бараки.Давно ушедшие на слом.По горкам тем, где свищут раки.Был их «на Набережной дом».Кому ж они не угодили,Что из халуп, как из дворцов.Сибирской ночью уводили«Врагов народа» — их отцов.О них романов не нагонят.Написанные не прочтут,Ну, а прочтут — не растрезвонят.Судьба судьбой… чего уж тут?Да впрочем, были те романы,И вовсе не легли на дно.Про них не били в барабаны —И, может, к лучшему оно.

Герои их живут. УдачеЧужой не смотрят жадно в рот…Они из тех, о ком не плачут.Они — не дети… а народ.

Песня

Пора достойно умереть,Пора нам умереть достойноНе ждать, пока благопристойноНас отпоет оркестров медь.Наш бой проигран — и шабаш! —Хоть мы все время наступали.Да не туда коней мы гнали —Промашку дал фельдмаршал наш.Не тех в капусту посекли,Совсем не тем кровя пущали.Гремели не по тем пищали,И слезы не у тех текли.

И вот лишь дым… не очагов —Дым бесталанных тех сражений.В нем только наши отраженья —И нет (иль не было?) врагов.Так что ж, солдат не виноват?Душа солдата виновата!А ну, еще разок, ребята:Ура! и с богом! и виват!И в круп коню, в кровавый — плеть!Туда! На эти отраженья!В свое последнее сраженье…Исчезнуть!.. Или одолеть!

РАССКАЗЫ

Дыру мы забили в заборе. Ура!

Ура и тому, что имелась дыра!

Ура! — вот стоит наш забор без дыры.

Ура! — без дыры он стоит до поры.

Ура! — засияет в заборе дыра.

И вновь мы ее победим

на ура.

ПОСЛЕДНИЙ ЧУДАК

Я пришел на обменный пункт, видимо, одним из последних. Народ там, как накануне, уже не толпился. Тихо было.

Голову я принес в коробке из-под шляпы, обложив ее предварительно ватой. Поверх ваты была еще пергаментная бумага, и все это я перетянул бечевкой.

— Господи! — сказала девушка-приемщица, сердито дергая неподдающийся шпагат. — Закутали-то, закутали!

— А поосторожней нельзя? — не выдержал я. — Голова все-таки…

— Не понимаю — чего люди трясутся? — сказала девушка своей напарнице. — Ведь сейчас получит новую. Такую еще голову выдадут вместо этой рухляди.

— У вас так не рухлядь! — обиделся я.

— Нам давно поменяли, — сказала девушка.

— Оно и видно.

— Что вам видно? — спросила девушка. — Напрасно иронизируете, гражданин. Головы очень хорошие. Предусмотрено даже знание трех иностранных языков.

Она порылась в картотеке.

— Вы поэт, значит? Что-то не слыхала такого поэта.

— На иностранных языках не пишу, — отпарировал я.

— Хм, — сказала девушка. — Поэт, поэт… Муся! Что там у нас осталось из поэтов?

— Дна песенника, баснописец и переводчик, — сообщила Муся.

— Какие еще песенники?! — заволновался я. — У меня же совершенно другое направление. Песенники, понимаешь, какие-то!..