Рассказы о временах Меровингов

«По суду Отца и Сына и Святаго Духа, и в силу власти, данной апостолам и их преемникам, связывать и разрешать на небеси и на земли, — мы всем собором определяем, что Левдаст, сеятель соблазна, обвинитель королевы, ложный доносчик на епископа, как уклонившийся от суда для избежания его приговора, будет отныне отчужден от недр святой матери-церкви и лишен христианского причащения в настоящей и будущей жизни[512]. Да никто из христиан не скажет ему здравствуй и не даст ему лобзания. Да никто из священников не послужит для него обедни и не сподобит его святого приобщения тела и крови Христовой. Да никто не примет его в свое сообщество, не укроет в доме своем, не поведет с ним никакого дела, ни испиет, не насытится, не беседует с ним, разве только для обращения его к покаянию[513]

. Да будет он проклят Богом Отцем, сотворившим человека; да будет проклят Сыном Божиим, страдавшим за человека; да будет проклят Духом Святым, осеняющим нас при крещении; да будет проклят он всеми святыми, которые от создания мира сего взысканы благодатию Божиею. Да будет он проклят повсюду, где ни будет, в доме или в поле, на торной дороге или на малой тропе. Да будет он проклят в жизни своей и при смерти, в бдении и во сне, в труде и в покое. Да будет он проклят в целом строении своих членов и да не будет в нем ни частицы здравой от темени головы до подошвы ног его[514]. Да будет предан он на вечные муки, вместе с Дафаном и Авироном и теми, кто рек Господу: Удались от нас. И как огонь потушается водой, так да потухнет навсегда свет его, разве только покается он и добровольно явится на суд». При этих последних словах, все члены собора, слушавшие до того времени с молчаливым вниманием, возвысили голос и несколько раз воскликнули: «Аминь, да будет так, да будет так, да будет он анафема! Аминь, Аминь[515]

».

Этот приговор, религиозные угрозы которого действительно были страшны, а гражданская сила соответствовала объявлению осужденного вне законов королевства, был сообщен циркулярным письмом всем епископам Нейстрии, неприсутствовавшим на соборе[516]. Потом перешли к суду над под-диаконом Рикульфом, обвиненным в лжесвидетельстве вследствие оправдания турского епископа. По римскому закону, которым руководствовались все духовные без различия племени, за клевету в уголовном преступлении, каким считалось оскорбление королевского сана, назначалась смертная казнь[517]

; закон этот был применен в полной его силе к настоящему делу, и собор произнес над под-диаконом Рикульфом приговор, передававший его в распоряжение светской власти. Это было последним делом собрания; оно вслед за тем разошлось, и все епископы, простившись с королем, стали готовиться к возвращению в свои епархии[518]. Прежде отъезда, Григорий просил помилования человеку, который с такой злобой и бесстыдством преследовал его своими клеветами. Гильперик был тогда в милостивом расположении духа, от радости ли, что кончились затруднения, к которые он был вовлечен заботами о чистоте своей супружеской чести, или ему желательно было смягчить снисходительностью обиды турского епископа. По его ходатайству, король отменил смертную казнь и оставил только пытку, которая, по римским законам, налагалась не в виде наказания, но как дополнение допроса[519]

.

Фредегонда тоже разочла, что утвердить это милосердное дело и оставить жизнь тому, кого предавало ей торжественное осуждение, было согласно с ее видами. Но, пощадив его, она, кажется, хотела испытать над ним, какие мучения человек может перенести оставаясь в живых. В этой жестокой забаве ей слишком-усердно содействовало услужливое рвение вассалов и королевских слуг, которые наперерыв старались явиться палачами преступника. «Я не думаю», говорит современный повествователь, никто другой, как сам турский епископ: «я не думаю, чтобы какая-либо неодушевленная вещь, любой металл могли выдержать все удары, которыми осыпан был этот несчастный. С третьего до девятого часа утра он висел на дереве, повешенный за руки, связанные на спине. В девятом часу его сняли и растянули на колоде, на которой били палками, розгами и двойными ремнями, и не один или два человека, а все, кто только мог протесниться к его бедным членам, все принимались колотить и били его[520]».

Его страдания и злоба на Левдаста, обманувшего его, заставили раскрыть еще никому неизвестную глубину этой темной интриги. Он показал, что, обвиняя королеву в прелюбодеянии, оба сообщника его и он сам имели целью изгнать ее из королевства с обоими сыновьями, дабы сын Авдоверы, Клодовиг, один остался наследником своего отца. Он прибавил, что, в случае успеха, Левдаст надеялся быть герцогом, священник Рикульф епископом, а сам он турским архидиаконом[521]. Эти показания не уличали прямо молодого Клодовига в участии в заговоре, но выгоды его были связаны с выгодами трех заговорщиков; Фредегонда этого не забыла, и с той минуты он был уже отмечен в уме ее, как она обыкновенно отмечала, до удобного случая, смертельных врагов своих.