Рассказы о временах Меровингов

Сигберт послал сначала часть войска обложить Турнэ и начать осаду; сам же готовился к отправлению туда, где предназначено было поставить его королем западных Франков[120]

. Ни Париж, ни другой какой город не могли быть удобны для этого обряда, которому надлежало совершиться на открытом воздухе, посреди воинского стана. Сборным местом избрано было казенное поместье Нейстрийского королевства, Витрина-Скарпе, потому ли, что оно лежало невдалеке от Турне, или, может быть, потому что северное положение делало его более удобным для сбора франкского народа, который чем ближе к северу, тем гуще населял Галлию. В минуту отъезда, когда король отправлялся в путь, в сопровождении отборной дружины всадников, всех однако вооруженных раскрашенными щитами и копьями со значком, внезапно предстал пред ним муж, бледный, в святительском облачении; то был епископ Жермень, восставший с одра болезни для последней и торжественной попытки к примирению. — «Король Сигберт», — сказал он: «если ты идешь не с тем, чтобы умертвить своего брата, то возвратишься здрав и победоносен; но если у тебя другая мысль, то умрешь сам, ибо рек Господь устами Соломона: копай яму для брата впадет в ню[121]

». Король ни мало не был смущен этой неожиданной речью, намерение его было твердо и он уверен был в победе. Он проехал мимо, не ответив ни слова, и скоро потерял из виду городские ворота, за которыми жена и трое детей остались до возвращения его.

Проезд Сигберта через королевство, которое должно было сделаться ему достоянием по праву избрания, казался предварительным торжеством. Городские жители галльского происхождения и духовенство встречали его с крестным ходом; Франки садились на коней и примыкали к его поезду. Всюду раздавались клики на языках латинском и древне-германском[122]

. От берегов Сены до Соммы, Галло-Римляне, в отношении к численности, были господствующим народом: но к северу от этой реки германский оттенок обнаруживался все более и более. Чем далее подвигались вперед, тем чаще в массе туземцев являлись лица франкского происхождения: они не составляли, подобно тому, как в центре Галлии, только небольшие дружины праздных воинов, расселенных вдалеке одни от других, но жили племенами и земледельческими поселениями по берегам болот и окраинам лесов бельгийской провинции. Витри, близ Дуэ, находился, так сказать, на рубеже между этими двумя полосами; Франки северные, хлебопашцы и фермеры, и Франки южные, боевые вассалы, с равным удобством могли там сойтись для введения нового короля. Один только из числа богатых владельцев и вождей Нейстрийского Королевства, по имени Ансовальд, не явился на сборище; отсутствие его было замечено и впоследствии прославило его за верность королю в несчастье[123]

.

Обряд совершился на равнине, окруженной шатрами и ставками тех, кому, за недостатком помещения в строениях поместья Витри, пришлось располагаться в открытом поле. Франки, в полном вооружении, образовали обширный круг, в средине которого стал король Сигберт, в кругу своих чинов и знатнейших сановников. К нему подошли четыре сильных воина, держа щит, на который они посадили короля и подняли на плечи. На таком подвижном троне Сигберт трижды обнесен был по кругу, сопровождаемый вождями и приветствуемый толпой, которая, желая придать более грома своим кликам, ударяла плоской стороной мечей о щиты, окованные железом[124]. После третьего круга, посвящение короля по древним германским обрядам было совершено вполне, и с этой минуты Сигберт имел право воспользоваться названием короля Франков, как Остер, так и Неостер-Рика. Остальная часть дня и много последовавших за тем дней прошли в увеселениях, примерных битвах и великолепных пирах, на которых король, не жалея запасов, собранных в Витри, угощал всех и каждого в своем новом поместье.

В нескольких милях оттуда, Турнэ, осажденный австразийским войском, был театром сцен совсем иного рода. Гильперик на сколько доступно было его грубой организации предаваться душевным страданиям, чувствовал горесть короля, всеми покинутого и низложенного; Фредегонда, в волнениях от страха и отчаяния, приходила как дикий зверь в бешенство. Во время приезда в Турнэ, она была беременна и почти на сносе, вскоре потом, посреди тревог осады и опасений смерти, одолевавших ее денно и нощно, она родила сына. В первую минуту, по неимению присмотра и пищи, она хотела бросить и сгубить ребенка, которого считала новой причиной опасности; — но то было лишь мгновенной мыслью и материнский инстинкт превозмог. Новорожденный был окрещен и восприят от купели епископом города Турнэ, при чем, вопреки франкским обычаям, получил чуждое германскому языку имя Самсона, которое родители его, бедствуя, избрали в предзнаменование своего освобождения.