Рассказы опустевшей хижины

Когда я получил извещение о том, что хижина и все необходимые приспособления для бобров готовы, я телеграфировал жене, которая гостила у родственников в Онтарио, и просил ее приехать: ведь сейчас на моих руках было шесть бобров и ее помощь была необходима мне. Анахарео, не теряя времени, выехала к нам. Ей очень понравились бобрята, ведь она впервые их увидала, и они проделали вместе очень приятное путешествие. Джелли, Раухайд и я, теперь уже опытные путешественники, ехали, как обычно, и нам не то было скучно, не то надоело и было все безразлично, как это бывает у пресыщенных людей. И все же путь был веселее, чем в прошлый раз, потому что перед нашими глазами не расстилались удручающие, бесплодные на вид поля пшеницы, которые напоминали пустыню.

Потребовалась целая флотилия моторных лодок с газолиновыми двигателями, чтобы перевезти нашу коммуну со всем имуществом до первого волока. Там мы преодолели тридцать километров водного пути. Оттуда до озера Ажауан, на берегах которого мы должны были поселиться, мы перетащили все (даже бобров!) волоком, длина которого была полкилометра. Последнюю часть пути мы проплыли на каноэ.

Половину избушки, ее заднюю часть, мы отгородили для бобров, оставив только отверстие для выхода зверьков. В этой части нашего жилища не было пола и отсюда начинался туннель, который тянулся на расстоянии семи футов под водой. Все это было устроено по моему плану. Тем не менее пришлось внести некоторые изменения: нужно было закрыть отверстие в перегородке, которое служило для бобров выходом, до того времени, когда начнутся морозы и замерзнет вода, — бобры, переселенные из владений, где все сооружения уже были готовы, как правило, сейчас же отправляются на поиски своего старого жилища; в нашем случае это стремление было особенно ярко выражено, так как они уже успели сделать запасы корма на зиму. В поисках своего старого дома бобер поплывет далеко — то вверх, то вниз по ручью — и будет бегать кругом в растерянности, словно сам не свой. Я знал, что мои ручные бобры не покинут меня, в чем я уже не раз убеждался, — я боялся другого: приближались морозы, и зверьки в своих далеких странствиях могли замерзнуть где-нибудь далеко от дома, или же попасть в лапы волка, или же погибнуть в какой-нибудь другой печальной авантюре. Мы испытывали Джелли Ролль, обладавшую наиболее положительным характером из всей семьи, но даже она заблудилась в зарослях кустарника и отсутствовала три часа; она вернулась сухопутным путем, едва не отморозив себе хвост, и состояние ее было близко к отчаянию.

Бобры хорошо понимали, что они находятся вблизи нырялки, и часы своего бодрствования проводили в неустанной попытке достичь ее. Они долбили пол в нескольких местах и пробовали прогрызть перегородку — нам приходилось загораживать ее бревнами и чурбанами. Но бобры перегрызали бревна и оттаскивали все, так что нам приходилось быть все время настороже и быстро восстанавливать заграждение. Однажды во время этих раздоров нам посчастливилось наблюдать очень трогательную сценку.

Раухайд, самый необузданный из всей семьи, был особенно настойчив в своих стремлениях пробраться к выходу — к нырялке. Как-то раз я оттащил его довольно грубо за хвост, чтобы проучить как следует. Мгновенно один из бобрят, маленький самец, любимец Раухайда, бросился к нему, жалобно хныча, вцепился в него и прижался нос к носу; он разыграл такую нежную сценку, что мне стало немного стыдно за свою несдержанность, и я готов был принять справедливые упреки. Это была прекрасная иллюстрация нежной привязанности, существующей между бобрами. Правда, с наступлением зрелости это чувство ослабевает и даже угасает благодаря непреодолимому стремлению странствовать, что наблюдается не только у бобров, но и у существ, стоящих на более высокой ступени развития.

Мы устроили в хижине для удобства бобров водоем довольно больших размеров, и там они проводили много времени. В естественных условиях бобры очень тщательно высушиваются и причесываются после купания, но в хижине они вели себя неряшливо, и на полу была всегда вода. Правда, когда топилась печка, пол частично высыхал, но пар собирался под потолком, и все стены были в потеках от сырости; все стало влажным, и часть продуктов испортилась. Спать ночью было невозможно, мы засыпали утром, когда засыпали бобры. Их непрестанные жалобные крики — настойчивые просьбы пустить на койку — в конце концов покорили нас, — ведь они были обездолены, попали в неестественные условия, и мы должны были возместить эти неудобства; мы брали их на кровать, совсем мокрых, и разрешали оставаться там, сколько им хотелось. Это успокаивало бобров и давало нам возможность хоть изредка постряпать и поесть.

Джелли Ролль уже была умудрена опытом: два года тому назад ей пришлось провести зиму со мной в хижине, и она теперь вела себя спокойно, с чувством собственного достоинства, и казалось, ничто не могло нарушить ее самообладания, — недаром мы назвали ее Королевой.