Рассказы провинциального актера

Вечер у молодого актера был свободен, он пошел к одному приятелю, посидел недолго, пошел к другому, но разговор не клеился, не ладился — ему не могли сочувствовать, ему могли только завидовать, что бы он ни говорил — не могли голодные разуметь сытого, да еще привередничающего!

Поздно вечером в своей холостяцкой комнате в коммунальной квартире, он заедал горячими пирожками и сладким чаем горечь неудачи — соседка опекала его и всегда оставляла на плите горячий чайник и несколько пирожков, кои она пекла каждый день по велению строгого мужа — это и называлось на языке ее мужа, подружившегося с Владимиром, — о п е к а т ь! То есть печь соседу пирожки!

Он забрался с ногами на диван, укрылся одеялом и стал листать пьесу, пожевывая пирожки, запивая их чаем. Листы проплывали перед глазами, не задевая душу ни единым словом, ни одной сценой. Гиблое дело, решил Медведев.

Он не отдавал себе отчета в том, что весь день, подспудно, в самом темном уголке мозга, в самой затаенной глубине души, — крутились неясные женские образы, возникали целые сцены и во всем этом неясно, лишь намеком существовала Светлана Дроздова.

Он пытался вспомнить все их прежние случайные встречи в театре, когда бы она показалась ему привлекательной, женственной, забавной, красивой, и не мог…

Если бы он смог расшифровать свои неясные видения, полунамеки, то подивился бы насколько память его — подсознательная! — богаче, чем все зафиксированное словами и определениями, тогда он понял бы, что у нее ладная фигурка, и хоть для женщины она высока, поэтому ходит в обуви на низком каблуке, но походка ее легка, может только чуточку слишком определенна, что называется, «спортивна»! Она носила платья строгого покроя, чаще всего перехваченные в талии пояском. И еще, если бы он мог дать себе в этом отчет, он несколько раз за день вспоминал ее руки — они были женственны и неуправляемы в моменты восхищения или удивления — то были руки непосредственной девочки, но не взрослой женщины!

Но это были такие едва уловимые мелочи, что Медведев не смог представить Светлану Васильевну ни в одной из сцен пьесы и со вздохом запихнул под подушку большую не толстую книгу.

Начались репетиции на следующий день. Провинция не располагает временем для долгого высиживания райских птиц творчества — «Завтра первая репетиция. Через месяц — премьера!» И, будьте любезны, работать!

Актеры читали вяло, без огонька, уставившись носами в тексты ролей. Они понимали, что пьеса написана так, что все зависит от двоих — главных героев — остальные только фон. Если главные не сыграют главное — любовь! — трагический финал спектакля будет нелеп, а значит, не будет спектакля, а будет провал.

Маленькие струйки холода сливались в такой леденящий душу поток, что настроение на репетиции было прямо-таки похоронным.

Медведев, напротив, обрадовался такому началу — будет время покопаться в своей роли, оставив на потом лирические парные сцены, хоть они важны, но есть же у него в роли и другие сцены и другие задачи!

Светлана Васильевна, здороваясь с ним, улыбалась, называла Володей, но на «вы». Была внимательна в работе и не более. «Неужели я для нее пустое место?» — думал Медведев. Он ждал от женщины случайно перехваченного пристального взгляда, краски смущения на щеках, вздоха затаенных желаний — всего, что сопровождает невольными проявлениями извечную человеческую болезнь — любовь! — ничего подобного! Она стала чуть веселее, чем обычно, ей нравилась эта работа, а она ко всякой работе относилась серьезно, она делала ее с удовольствием, не вдаваясь в нюансы чувств и взаимоотношений, проведя безусловную грань между жизнью и сценой.

«Я для нее мальчишка! — думал Медведев, — просто мальчишка, она не может даже на секунду представить, что влюблена в такого молокососа, а ведь это так помогло бы работе!»

Он кокетничал с собой и ни за что на свете не признался бы, что просто оскорблен невниманием женщины.

При чем здесь возраст?

Застольные репетиции ему быстро надоели, да и провинциальные театры не балуют себя подобной роскошью — пора было выходить «на площадку». Медведев предвкушал некоторое торжество — «Как-то вы, Светлана Васильевна, будете обнимать меня? А целовать? Как будете проводить одну из главных сцен — в постели?» У автора это было написано определенно и необходимо для развития сюжета, так что было основание не бояться «вымарки» этих сцен.

По молодости лет он не давал себе отчета в том, насколько его чувства и мысли совпадают с теми, что выявлены в его герое: так же, как Медведев, его герой смотрел на все чуть со стороны, через собственное «я», оттого и проглядел любовь, оттого и случилась трагедия — оставленная, просто брошенная женщина кончала жизнь самоубийством, и это было приговором герою и прочим молодым героям сегодняшнего дня.

Наконец начались репетиции интимных сцен.

Ничего не изменилось.