Рассказы старого лешего

Наступил сентябрь. Лес оделся в свой прощальный наряд. Дождь, холод, и вдруг неожиданно появился попочка. Он сидел на маленькой елочке и громко кричал. Погода в этот день была теплая, солнечная, и я спешно вынес Чу-Чу в ее загончик и поставил рядом попочкину клетку со всякими приманками и сетчатую ловушку. Увидав Чу-Чу, попочка слетел с елки на клетку и стал спускаться по прутьям клетки в загончик. Я притаился в окне и держу в руке веревку от ловушки. Чу-Чу увидела попочку и как будто узнала его. Она подпрыгнула и сделала несколько шагов по направлению клетки… И тут случилась ужасная беда.

Большая серая птица метнулась над Чу-Чу и умчалась низко над землей, мелькая между деревьями. Чу-Чу в загончике не стало. Исчез и попочка. Исчез навсегда.

УЖИ

Из Крыма я привез в Марьину пустошь двух леопардовых ужей. Один был сероватый, а другой прямо великолепный. Он был разрисован ярко-коричневыми пятнами, окруженными темным контуром. В Крыму, в Форосе, я демонстрировал их, надевал себе на шею вместо галстука, прятал в карман, клал за пазуху. Ужи были совсем ручные. В Марьиной пустоши я хотел устроить им виварий, а пока посадил в стеклянную банку и завязал марлей. Утром их в банке не оказалось, не оказалось и во всем доме. Ужи куда-то удрали.

Прошла зима. Суровая зима. Я был уверен, что мои ужи замерзли, погибли.

Представьте мое удивление, когда в конце марта на полу, в солнечном луче, оба мои ужа лежали, свернувшись колечком, и грелись. Я спешно сделал виварий и посадил туда моих крымских приятелей. В мае я вынес их в сад, и там они нашли какую-то щелочку в виварии и вторично удрали. Больше я их не видел.

БУРЯ. 1903 ГОД

На востоке показалась грозная туча. Вот подымается все выше, выше, и цвет у нее какой-то странный — желто-бурый. Никогда такой тучи я не видывал.

Недалеко от дома паслись лошади. Смотрю, скачут лошади домой, а вон и коровы и овцы — все бегут домой. В испуге бегут. Надвигается туча — все потемнело, замерло, ни ветерка, ни звука. И вдруг рванул ветер, нагнулись березы, полетели сорванные листья, полетели сломанные ветки. Затрещала осина и повалилась поперек двора. Хлынул ливень. Буквально как из ведра. Сквозь переплеты окон, по печной трубе, в каждую щелку лилась вода. По двору текла река на четверть глубиной. Стояла на дворе пустая бочка — налилась до краев водой. Вся скотина, куры, гуси попрятались в сараи, под навесы. Быстро налетела туча — быстро пронеслась. Засияло солнце. Запели птицы. Мы пошли смотреть овраг. Ревет овраг, как бурная река. Ветки, сучья плывут по оврагу, даже сухие деревья плывут. Никогда в жизни я не видел такого ливня и такой бури.

В Москве эта буря вывернула из корней всю Аненгофскую рощу. Некоторые сосны были вихрем выкручены из коры, и кора, как пустые трубы, осталась на корнях. Посносило много крыш. С рельсов сбрасывала под откос вагоны. Одну крышу с домика вместе с люлькой, в которой спал ребенок, буря отнесла за несколько километров. Много бед натворила буря в Москве. У меня в Марьине она сломала только одну осину.

ЛЕСНИК

Есть люди, которые боятся тишины. Им тишина кажется мертвой. Гробовая тишина! Абсолютная тишина может быть только или высоко в горах, или в море. Тишина — это отдых, она рождает мысли, она рисует картины.

Сижу в лесу и слушаю. Чуть пискнет мышка, зашуршат сухие листья, синичка где-то зазвенела, далеко далеко стучит дятел. Но все эти звуки не нарушают тишину. Ко мне подбежала Найда, черная, в подпалах гончая лесника Ветрова. Она ласково посмотрела на меня и улеглась у моих ног.

Из леса, шурша опавшими листьями, вышел лесник Василий Алексеевич. На ходу он немного косолапил, но попробовал бы кто потягаться с ним в ходьбе! За плечами у него висело ружье, в руках он держал круг, отрезанный от пня. За поясом была засунута одноручная пила. Поздоровались.

— Вы что это круг таскаете? Или опять дерево уволокли?

Василий Алексеевич сел рядом со мной на землю.

— Это все Степан Лехтеев орудует. И какой хитрый, вершинку в землю воткнул, как будто молодая елочка растет. Того, дуралей, понять не может, что меня такими штуками не обманешь. Что же я, вершинку от молодой елочки не отличу? Да я за версту ее опознаю! И все щепки убрал, в землю зарыл и сучки далеко унес, в овраге спрятал. Ну, да все равно — вляпался. От меня, брат, трудно укрыться.

— И что вы с ним сделаете?

— Оштрафую и дерево отниму.

— А надо ли это делать? Мужик-то он бедный, многосемейный. Я бы на вашем месте сделал вид, что ничего не заметил…

— Нельзя, Алексей Никанорович, спусти одному — все из леса поволокут. Весь лес растащат. А как я хозяину буду в глаза смотреть? Я, как собака, караулить должен. Меня за это кормят-поят.

ГРИБНОЙ ЦАРЬ