Рассказы Старого Матроса (сборник)

Где-то неподалёку снова ухнул филин, и Джон Уиллис поёжился. «Пора идти спать, – вяло подумал он, – становится холодно, да и поздно уже». И тут он почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Молодой Уиллис медленно повернул голову, догадываясь, – нет, уже зная! – кто на него смотрит.

Нэн стояла в дюжине шагов от потухшего костра, и выглядела она точь-в-точь так, как описывал её старый Робин, – что для вечно юной ведьмы тридцать пять лет человеческой жизни. Лунный свет падал на неё сбоку и чуть спереди, и под тонкой светлой рубашкой Нэн отчётливо были видны изгибы её прекрасного тела: крутое бедро и молодая грудь, упругая даже на взгляд и увенчанная тёмными горошинами сосков. Стройные ноги, руки, открытые плечи и шея казались облитыми слабо светившимся слоем серебра, а чёрные волосы Нэн были теми нитями, из которых соткано колдовское полотно ночи. Однако она не выглядела статуей – от красавицы-ведьмы веяло теплом жизни, молодости и любви. «Так вот ты какая, Нэн Короткая Рубашка…» – растерянно подумал Джон, не в силах шевельнуться.

– Да, я такая, – весело сказала Нэн и звонко рассмеялась. – Я тебе нравлюсь?

«Серебряные колокольчики эльфов… – вспомнил Уиллис, услышав её смех. – Всё, как рассказывал Робин. А собаки не слышат этот смех – спят, и ни одна даже не тявкнула».

– А зачем собакам слышать мой смех? Собаки мне не интересны, а вот ты…

Легко ступая босыми ногами, Нэн приблизилась – бесшумно, словно клочок тумана, гонимый ветром, – и остановилась от Джона на расстоянии протянутой руки. Теперь ведьма стояла так, что свет луны падал на неё спереди и освещал всю её фигуру. Уиллис видел Нэн всю – он видел плавные линии её груди и живота, перетекавшие в лоно, притаившееся между бёдер, и видел лукавые и зовущие глаза ведьмы.

– Я тебе нравлюсь? – тихо повторила Нэн. – Твои сны уже тревожат женщины, а я – я твой воплощённый сон. Ты хочешь меня? Я распутница – возьми меня… Возьми…

Уиллис почувствовал, как у него кружится голова. Он готов был схватить Нэн, но его что-то удерживало, и это был отнюдь не страх умереть в объятьях прекрасной ведьмы.

– Ты не распутница, Нэн, – проговорил он, с трудом разжав стиснутые зубы. – Ты – красота, ты само совершенство, и я люблю тебя…

Ведьма отпрянула.

– А ведь ты не врёшь, – задумчиво произнесла она, – как не врал тот, другой, – Нэн повела взглядом в сторону палаток, где вместе с остальными спал и старый егерь, – которого я встретила здесь, в этих местах, тридцать пять лет назад… Ты действительно любишь… Да, дурные примеры заразительны… Что же мне делать с вами, люди, ищущие свою мечту? С теми, кого обуревает только похоть, мне всё ясно, а вот с тобой и с тебе подобными…

– Я знаю, Нэн, что ты можешь вселяться в девушек из рода людей, – сказал Джон, еле ворочая языком. – Сделай это для меня! Я буду тебя искать, и я тебя найду!

– А если не найдёшь? – ведьма прищурилась. – Или, хуже того, найдёшь, а я, твоя любовь, окажусь не аристократкой, а простолюдинкой? Я ведь выбираю девушек по чистоте души, а не по знатности происхождения и не по богатству – для нас, ведьм, ни первое, ни второе не имеет никакого значения. Ты не сможешь на мне жениться – тебе не позволят это сделать правила твоего круга и твои собственные родители. Возьмёшь меня в содержанки? А если девушка, в которую я вселюсь, откажется от такой незавидной для неё участи? Тебе грозит одинокая старость, молодой Джон Уиллис! Подумай хорошенько!

– Я люблю тебя, – упрямо повторил юноша, – и я готов на всё!

– Будь по-твоему, – Нэн вздохнула и грустно покачала головой. – Только потом не жалей о сказанном тобой и не проклинай меня, Джон. Прощай, и попробуй меня найти.

– Подожди! – выкрикнул Уиллис, но крик его получился похожим на задавленный хрип. Он потянулся к ускользавшей ведьме – нет, нет, без всякого дурного умысла, он просто хотелось дотронуться до неё и убедиться в том, что Нэн, его Нэн, и в самом деле живая! – дёрнулся, и… проснулся.

Костёр давно потух. Светало, на траве блестели капли росы. Лагерь спал, а вокруг на многие мили не было видно ни единой живой души…

С тех пор минуло сорок лет. Джон Уиллис давно стал полновластным хозяином дома Уиллисов, давно к его прозвищу «Белая Шляпа» добавляли прилагательное «старая», а он так и остался холостяком, теперь уже тоже с добавлением «старый» – у судовладельца Джона Уиллиса не было ни жены, ни детей. Поговаривали, что в юности он страстно любил какую-то сельскую девчонку – называли даже её имя: её звали то ли Джэн, то ли Нэнси, – но его чопорные родители и слышать не хотели о таком неравном браке, и любовь юного Джона растаяла вешним снегом. Ходили также сплетни, что молодой Джон Уиллис отверг не одну выгодную партию с девушками «своего круга», но ни первый слух, ни второй никто не мог ни подтвердить, ни опровергнуть – угрюмый судовладелец Джон Уиллис умел хранить свои семейные тайны.