Рассказы. Том 1. Мифология

У меня сложилась теория относительно этих камней. Безусловно, это была западня. Жутко думать о гипнотизме умершего три тысячи лет назад мозга; о гипнотизме, вбиравшем стремление к жизни, пока агонизирующему жрецу вырывали глаза и вставляли вместо них драгоценные камни. В его мозгу осталось лишь одно желание — жить и вновь обрести плоть. Предсмертная мысль, переданная камням и удерживаемая ими, сохранялась веками, и камни терпеливо ждали взгляда первооткрывателя. Тогда мысль мертвого сгнившего мозга должна была выскользнуть из живых камней — камней, которые загипнотизировали бы смотрящего и вызвали ужасный обмен личностями. Мертвый жрец проснулся бы в теле несчастного, чье сознание было бы насильно изгнано в тело мумии. Дьявольски умный план — только подумать, что этим человеком чуть не стал я сам!

Камни у меня. Необходимо их внимательно изучить. Возможно, сотрудники музея в Каире сумеют их классифицировать; в любом случае, ценность их неоспорима. Но Вейлдан мертв, а о гробнице я не имею права рассказывать — как же мне все объяснить? Эти камни настолько любопытны, что наверняка вызовут расспросы. В них есть нечто необычное, хотя предположение бедняги Вейлдана о том, что это дар богов — откровенная нелепость. Однако смена цвета в них необычайна, и жизнь, гипнотическое сияние внутри!

Только что я совершил поразительное открытие. Я вынул камни из платка и взглянул на них. Кажется, они до сих пор живы!

Свечение не изменилось — здесь, при свете электрической лампы, они сверкают так же ярко, как в темноте, в изуродованных глазницах иссохшей мумии. Они светятся желтым и я, глядя на них, как и раньше интуитивно ощущаю присутствие иной, чужой жизни. Желтым? Нет — теперь они краснеют — все больше краснеют. Я не должен смотреть; слишком напоминает пережитое в склепе. Они ведь гипнотические, не иначе.

Теперь они темно-красные и яростно полыхают. Глядя на них, я чувствую тепло, купаюсь в огне, и он не обжигает, но ласкает. Я не против: это такое приятное ощущение. Незачем отворачиваться.

Незачем… Не сохраняют ли эти камни свою силу, даже пребывая вне глазниц мумии?

Я снова это чувствую — должно быть — не хочу возвращаться в тело мумии — теперь мне не вырвать камни, не вернуть свой облик — камни были удалены, но мысль запечатлелась в них.

Я должен отвернуться. Я могу печатать. Я способен думать — но эти глаза передо мной все расширяются, растут… отвернуться.

Не могу. Краснее — краснее — я должен бороться с ними, нельзя утонуть в них. Красная мысль, ничего не чувствую — я должен бороться.

Теперь я в силах отвернуться. Я победил камни. Я в полном порядке.

Я могу отвернуться — но ничего не вижу. Я ослеп! Ослеп — камни вырваны из глазниц — мумия слепа.

Что со мной случилось? Я сижу в темноте и печатаю вслепую. Слеп, как мумия! Такое чувство, будто что-то произошло; странно. Кажется, мое тело стало легче.

Теперь я все понял.

Я в теле мумии. Я знаю это. Камни — и заключенная в них мысль — но что это восстало и выходит из отверстой гробницы?

Оно идет в мир людей. На нем мое тело, оно будет искать кровь и добычу, и приносить жертвы, радуясь своему воскрешению.

А я слеп. Я слеп — и разлагаюсь!

Воздух — причина распада. Органы сохранены, говорил Вейлдан, но я не могу дышать. Ничего не вижу. Должен печатать — предупредить. Пусть тот, кто прочтет, узнает правду. Предупредить.

Тело быстро разрушается. Не могу приподняться. Проклятая египетская магия. Эти камни! Кто-то должен убить существо из гробницы.

Пальцы — так трудно стучать по клавишам. Не действуют. Воздух до них добрался. Стали ломкими. Вслепую по клавишам. Все медленнее. Должен предупредить. Тяжело передвигать каретку.

Не могу нажать верхний регистр, печатать прописные буквы, пальцы быстро разлагаются распадаются на кусочки пыль пальцы исчезают должен предупредить существе магии себека пальцы слепые обрубки почти распались тяжело печатать.

проклятый сеебек себек разум все прах себек себе себ себ себ се с ссссссс ссс…

(The Eyes of the Mummy, 1938)

Перевод Е. Лаврецкой

Жуки

Друзья говорили, что по возвращении из Египта Хартли изменился. О причинах этой перемены можно было только гадать, так как Хартли не встречался ни с кем из знакомых. Однажды вечером он посетил клуб, а затем скрылся от мира, уединившись в своей квартире. Держался он с недвусмысленной враждебностью и вел себя крайне невежливо; лишь немногие из друзей решились на визит, но и этих случайных посетителей он не принял.