Рассказы веера

Вдруг, подняв голову, Елизавета случайно взглянула на высокого человека, темный силуэт которого резко выделялся на фоне светлой двери. Незнакомец тоже смотрел на нее с серьезным, даже озадаченным выражением лица, однако не аплодировал, подобно остальным гостям.

Это длилось всего мгновение и, пожалуй, никем не было замечено, кроме хозяйки дома, умевшей держать в поле зрения все, что происходило вокруг.

Несколько дам и кавалеров, встав со своих кресел, обступили дебютантку, нахваливая ее. Принцесса же быстро подошла к Аренбергу и, подняв руку, поднесла указательный палец к его губам.

– Не оправдывайтесь, Луи. Я знаю, если вы опоздали, на то имелись причины. Но жаль, право жаль – сегодня каждый из выступавших превзошел себя.

– Я не вижу, дорогая Мари, вашей знаменитой соломенной шляпы – вот что меня удивляет, – улыбнулся Аренберг. – Что с ней сталось? Немедленно укажите мне, где она?

Ламбаль рассмеялась:

– Нет-нет, с нею не произошло никаких неприятностей. Она ждет вашего внимания.

И принцесса подвела Аренберга к небольшому пузатому секретеру, на крышке которого лежала шляпа, переполненная пожертвованиями.

Между тем всезнающая Голицына, наблюдая за Ламбаль и Аренбергом, говорила Варваре Александровне:

– Как вы думаете, княгиня, сколько лет этой красавице? Не пытайтесь угадать. Ей уже за сорок. Да, да! А вы думали двадцать пять? Годы, кажется, скользят по ней, как капли воды по полированному мрамору, не оставляя никакого следа.

– Это невероятно, – прошептала Шаховская, не отрывая глаз от красивой пары, и, тут же вычислив, что принцесса на два года старше ее, добавила: – Совершенно невероятно!

– Вот что значит остаться вдовой в восемнадцать лет и быть настолько умной, чтобы уберечься от нового замужества. Что старит женщину, дорогая? – пустилась в рассуждения Голицына. – Муж, дети, неверные любовники. Принцесса сумела избежать этого, а результат вы видите сами.

– Такая красавица – и жизнь монахини? В это трудно поверить.

– И все же это так. Тут умеют злословить – уж поверьте мне! Если бы нашелся хоть малейший повод, от безупречной репутации Ламбаль не осталось бы и следа. Люди не прощают ни знатности, ни красоты, ни богатства. А здесь все разом! Да еще исключительное доверие королевской четы. Мария-Антуанетта обходится с принцессой, как с родной сестрой. Это ли не причина для самой жгучей зависти!

                                      

Усадьба Мари Ламбаль с огромными, вероятно еще помнящими ее деревьями, находится в районе, отдаленном от парижского центра. В XVIII веке, когда сюда съезжались гости принцессы, это был, конечно, пригород столицы. Сейчас на территории ее усадьбы располагается посольство Турции. Но мемориальная табличка у ворот напоминает о страшной судьбе Ламбаль, жертве революционного террора.

– А что это за кавалер рядом с нею?

– Как, вы не узнали? Я указывала вам на него на нашей прогулке в Булонском лесу. Помните? Это принц Аренберг, красавец вдовец... Столько дам и девиц влюблены в него, а он влюблен в революцию – это портит все дело.

– Я видела его всего мгновение, – задумчиво произнесла Шаховская, – оттого и не узнала.

В это время к собеседницам подошла Елизавета. Шаховская спросила дочь:

– Ну как, ты довольна, дитя мое? Вижу, вижу – ты очень переволновалась.

– О да, матушка! Я чувствую такую усталость, что едва стою на ногах. Может быть, мы уедем?

– Ни в коем случае! – возмутилась Голицына. – Что это с вами, дорогая? Что за капризы? Это против всех правил.

– Нет-нет, мне, право, очень хочется домой. – Казалось, Елизавета была чем-то встревожена. Она дотронулась до руки матери.

Возможно, та и дала бы себя уговорить, но в эту минуту к ним подошла хозяйка дома со своим запоздавшим гостем:

– Позвольте вам представить моего старого, верного друга – Луи Аренберга.

...За ужином по правую руку от принца сидела княгиня Шаховская, по левую – ее дочь.

– Могу ли я задать вам один вопрос? – обратилась Шаховская к соседу.

– Сколько угодно, мадам.

– Вас причисляют к врагам короля. Так почему вы здесь, в доме у ближайшего к монаршей чете человека?