Рассказы змеелова

Выполняя предписание врача, я избрал для прогулок асфальтовую дорогу, которая вела через весь парк и доходила до железнодорожной станции, где густой стеной росли липы, а под ними — чудовищных размеров лопухи.

Мне нравился этот маршрут.

Когда парк кончался, дорога слева огибала небольшое чистое озерцо, на берегах которого, в немом ожидании сидели любители рыбной ловли, грелись на солнце купальщики. Справа и слева высились белые корпуса жилых домов. А дальше, за озером, вплоть до самой станции, под уклон, расстилалось картофельное поле. Каждая моя прогулка по этому пути обогащала меня каким-нибудь новым неожиданным впечатлением, встречей с людьми. Только, кажется, раз я изменил своему маршруту: свернул в сторону и, обогнув церковь бояр Колычевых, побывал на кладбище, где похоронены писатели Корней Чуковский, Борис Пастернак, Семен Нариньяни и ветераны коммунистической партии.

Однажды, выйдя из парка, я взглянул на небо и увидел цепочку серебристых облаков. Мне показались они такими знакомыми, как будто я видел их уже не раз. И память тут же подсказала трогательные строки Лермонтова:

Тучки небесные, вечные странники!

Степью лазурною, цепью жемчужноюМчитесь вы, будто, как я же, изгнанники,С милого севера в сторону южную.

В другой раз, когда солнце клонилось к западу, из камышей, что росли вдоль западного берега, на середину озерка выплыли две стайки утят во главе взрослых уток. В это же время на берег из воды вышел мужчина средних лет. Он вытерся полотенцем и, мелко дрожа, начал одеваться.

— Скажите, пожалуйста, — обратился я к нему, — что это за утки тут плавают?

— Дикие. Чирок-свистунок, — не попадая зуб на зуб, ответил мужчина.

Когда утки подплыли ближе, я убедился, что это действительно чирки, самая мелкая из речных уток. Обитают они в небольших внутренних водоемах самых разных ландшафтов: от тундры до южных пустынь. Часто встречаются и на водохранилищах Туркмении во время весенних и осенних перелетов. А гнездится чирок по зарастающим озерам, тихим рекам, старицам, прудам и болотам. Гнездо свое он устраивает под защитой кустов, валежника или густой травы. В мае откладывает до восьми-двенадцати белых слегка охристых яиц.

— Получается довольно странно, — снова обратился я к незнакомому собеседнику, — утка дикая, а человека совсем не боится.

— Так ведь она же с понятием! — весело отозвался мужчина. — Она видит, что ее не трогают. Зачем же ей бояться? Смысла нет. А мы не только их не обижаем, но и подкармливаем.

К этому времени к берегу озера откуда-то подошли человек десять взрослых и подростков. В руках у каждого было по куску мягкого хлеба. Раскрошив его, они бросали хлеб на середину озера, утки мчались то в одну, то в другую сторону, торопливо вылавливали крошки и проглатывали их.

Мужчина оделся, но с озера не уходил.

— К сожалению, люди у нас еще не все сознательные, — сказал он сердито. — Иной едва завидит какую дичь, тут же хватается за ружье и давай палить: лишь бы что-нибудь уничтожить.

Был тут у нас недавно такой случай. Слышим: утром кто-то пальнул на озере. Выбежали из дома и — туда. Глядим, Стоит вон там, возле камышей, здоровенный детина А болотных сапогах, весь увешанный сумками и с ружьем наперевес. Сбоку, у ног — рыжая, в белых пятнах, охотничья собака. Она уже и стойку сделала: морду в сторону камышей вытянула, а правую лапу прижала к животу — вот-вот бросится на дичь. Надо же додуматься до того, чтобы охотиться в жилой зоне, где и стрелять-то запрещено!

В камышах жил селезень-подранок. Так этот детина с ружьем добил-таки его. Теперь такая же участь ждала и уток, у которых было по восемь маленьких утят. Но уток он убить не успел, мы не допустили. Тогда же с тем охотником был у нас откровенный «мужской» разговор. Да и собаке его досталось, как следует. Думаю, что после такого «разговора» про охоту он долго не вспомнит.

Теперь я часто стал бывать на утином озерке и подолгу наблюдал за чирками.

Недалеко от берега — метрах в двух от него — находился крохотный островок, на середине которого росла одинокая тонкая березка. На островке любила отдыхать одна из уток. Она ложилась на траву, подбирая под свои крылья всех восьмерых утят, и грелась на солнце. Ей, видимо, было так хорошо, что порою она закрывала глаза.

Но вот однажды на озерцо пришел мальчик лет двенадцати с длинной кривоногой таксой. Вытянув морду в сторону островка, такса покрутила носом, втягивая воздух. Она почуяла запах дичи, и в ней проснулся охотничий азарт. Она до половины вошла в воду, чтобы прыгнуть на островок. Утка заметила опасность, приподнялась и стала смотреть на людей, стоявших на берегу. Своим испуганным видом она как бы просила защиты у них: «Неужели, мол, дадите погибнуть мне и моим детям?»

Мальчик понял немую просьбу птицы и крикнул на собаку:

— Найда! Назад!

Такса, виновато виляя хвостом, выбралась на берег.