Рассказывая сказки

Солнце все еще ярко светило. Порывистый западный ветер предвещал дождь. Тени от облаков бежали по полям, где уже проклевывались зеленые ростки зимней пшеницы. В маленьком домике Дэна Вера все еще разглагольствовала, а Дэн все еще слушал. Эмма извинилась и оставила их. Она доехала до конца улицы, но поехала не обратно в деревню, а к побережью. Венди, рулевой лоцманского катера, была ее самой близкой приятельницей, и ей нравилось, когда Эмма заскакивала к ней с Мэттью. Эмма чувствовала, что сейчас воспользуется любым поводом, чтобы побыть вне дома, подальше от телевизора и местных новостей. Она не хотела снова видеть на экране Дэна. Тогда он был стройнее, а волосы – короче. Но по его взгляду в камеру было видно, что он не старался держать себя в руках. Наверное, неохотно исполнял приказы. Может, поэтому он и ушел из полиции.

Каждую осень говорили, что приливы равноденствия смоют Пойнт. Всего один шторм, и все. И сейчас территория точно была меньше, чем раньше. Узкая полоска земли, по форме напоминавшая безжизненно обвисший фаллос, вдавалась в устье реки с северного берега. Местами старая дорога уже исчезла в море, и сквозь песок и заросли синеголовника и крушины была проложена новая. Пойнт торчал на самом кончике полуострова, там, где находилась пристань и были построены дома, принадлежавшие спасательной станции. Дома были современные и выглядели нелепо на фоне всего остального, все одинаковые, как будто с конвейера. Не жалко бросить, думала Эмма, если все-таки придет этот большой шторм. Только дома, в которых жили рулевые, имели какую-то ценность.

Она припарковалась перед домами, рядом с передвижным кафе, где продавался кофе и яичница с поджаренными колбасками для орнитологов и рыбаков. Как только машина остановилась, Мэттью проснулся и раскапризничался. Она покормила его, сидя на пассажирском сиденье и смотря на воду, накинув на себя и ребенка пальто. Никого вокруг не было, но ей никогда не нравилось даже просто ходить без лифчика. Венди, утверждавшая, что ей никогда не хотелось иметь детей, любила наблюдать за кормлением, но Эмме не нужны были зрители. Только не сегодня. Джеймс говорил, что ребенок живет по биологическим часам, таким же четким, как приливы и отливы, и это было правдой. Ее жизнь была разбита на интервалы длительностью в шесть часов. Она начинала к этому привыкать.

Мэттью успокоился, и она погрузилась в свои мысли. В эти тихие часы ожидания она обычно предавалась фантазиям о Дэне Гринвуде. В них не было ничего экзотического. Она фантазировала о том, как ночью заходит в мастерскую, он ее целует и прикасается к ней. Она редко воображала, как занимается любовью. Ее фантазии были фантазиями незрелого подростка, приятными и безобидными. Такие же фантазии у нее были, когда ей было пятнадцать, когда Эбигейл еще была жива. Она говорила себе оставить их в прошлом. Она выросла, и они больше не имели никакого значения. Но отпустить их было сложнее, чем она себе представляла.

Она натянула свитер. Из одного из домов выбежали две девочки-подростка и начали пинать мяч об ограду набережной. Она вышла из машины, держа Мэттью на руках, и посмотрела в сторону реки. Запах тины и водорослей мешался с запахом жареного бекона и жира из кафе.

Это кафе появилось в Пойнте недавно. Раньше здесь был фургончик с мороженым, но он приезжал только в хорошую погоду и по выходным. Подумав о фургончике, Эмма вдруг вспомнила, что именно там впервые встретила Эбигейл Мэнтел. Она не вспоминала об этой встрече больше десяти лет. Даже когда она рассказывала историю их дружбы Кэролайн Флетчер, этот эпизод ускользнул от нее. Может, все было слишком банально. Но теперь он сверкал перед ее глазами так же ярко, как блики солнца на мостовой. Она подумала: так вот каково быть старой. Вот как старики вспоминают свое детство.

Был июнь, конец их первой недели в Спрингхед-Хаусе. Роберт все еще ликовал насчет своего нового жизненного предназначения, был полон оптимизма по поводу дома, работы, всей этой истории с жизнью в деревне.

– Новый старт, – говорил он, повторяя это снова и снова. – Настоящая благодать.

Хотя Эмма не чувствовала никакой благодати. Она чувствовала, что ее вырвали с корнями. В прямом смысле. Как будто кто-то выдернул ее из утрамбованной земли и бросил гнить. Она попыталась поговорить об этом с Кристофером, но он лишь пожал плечами.

– Дело сделано, – сказал он. – Они уже не вернутся. Слишком поздно. Лучше постараться извлечь из этого, что можно.

Она тогда подумала, что так мог сказать только взрослый, и сочла его чуть ли не предателем.