Расследование

Мне пришлось изо всех сил «качать» поводьями, чтобы он не сбавил темпа на подходе к последнему препятствию. Когда оно было преодолено и впереди оставалось гладкое пространство, Урон стал спотыкаться, и если бы я не проявил неумолимую настойчивость, он просто-напросто перешел бы на трот[1]. У самого столба нас догнал резво финишировавший Вишневый Пирог и обошел словно стоячих.

Экран потух, и вспыхнул свет. Я решил, что просмотр всех убедит в нашей невиновности и на этом расследование закончится.

– Вы не применили хлыст, – обвиняющим тоном сказал лорд Гоуэри.

– Нет, сэр, – сказал я. – Урон боится хлыста. Он идет только на поводьях.

– Вы и не пытались подавать на финишной прямой!

– Пытался, и еще как! Он просто смертельно устал, на экране это видно.

– На экране было видно одно: вы и не пытались выиграть. Вы ехали только что не сложа руки, совершенно не собираясь быть первым.

Я пристально на него посмотрел.

– Урон – трудный жеребенок в езде. Он готов побороться, но только если он в хорошем настроении. С ним надо обращаться вежливо. Если ударить хлыстом, он вообще может остановиться. Он слушается только поводьев и голоса жокея.

– Это верно, – вставил Крэнфилд. – Я всегда прошу Хьюза обращаться с жеребенком как можно бережнее.

Словно не слыша нас, лорд Гоуэри повторил:

– Хьюз даже не поднял хлыст.

Он вопросительно посмотрел на двух членов комитета, сидевших справа и слева от него, словно ожидая их мнения. Сидевший слева, еще нестарый человек, в свое время выступавший как жокей-любитель, безучастно кивнул. Тот, кто был справа, просто дремал.

Судя по всему, Гоуэри пихнул его ногой под столом, потому что он дернулся, открыл глаза и, пробормотав: «Да, да, конечно», подозрительно уставился на меня.

Это же самый настоящий фарс, с удивлением думал я. Чертова комедия!

Гоуэри удовлетворенно кивнул:

– Хьюз даже не поднял хлыст.

Толстяк излучал самодовольную учтивость.

– Я полагаю, есть смысл посмотреть еще одну пленку, сэр?

– Пожалуй, – согласился лорд Гоуэри. – Давайте посмотрим.

– Что это за пленка? – осведомился Крэнфилд.

– Скачка, состоявшаяся в Рединге третьего января, – пояснил лорд Гоуэри. – Та, которую выиграл Урон.

– Я тогда в Рединге не был, – сказал Крэнфилд после небольшой паузы.

– Вот именно, – согласился лорд Гоуэри. – Вместо этого вы, кажется, отправились на ипподром в Вустер. – В его устах констатация вполне невинного факта прозвучала крайне зловеще.

В Вустере тогда выступал молодой жеребчик, которого Крэнфилд хотел посмотреть в деле. Что касается Урона, то у него была уже устоявшаяся репутация звезды, и в тренерском присмотре он не нуждался.

Снова погас свет. Снова толстяк занял место у экрана и, вооружившись указкой, ткнул в жокея Келли Хьюза в черном камзоле с белыми шевронами и черном картузе, в которых он обычно выступал на Уроне. Эта скачка складывалась совершенно не так, как «Лимонадный кубок». Я возглавил скачку со старта, затем где-то на половине дистанции отошел на третье место, чтобы дать лошади чуть передохнуть, а вперед вышел только после последнего препятствия, энергично работая хлыстом и вовсю «качая» поводьями.

Фильм кончился, вспыхнул свет, и в зале повисло тяжкое укоризненное молчание. Крэнфилд хмуро уставился на меня.

– Вы, надеюсь, не станете отрицать, Хьюз, – иронически проговорил лорд Гоуэри, – что на сей раз вы воспользовались хлыстом?

– Не стану, сэр, – согласился я. – А что это была за скачка?

– Последняя скачка третьего января в Рединге, – раздраженно ответил он. – Не делайте вид, что вы этого не знаете.

– На пленке действительно была последняя скачка того дня в Рединге, сэр. Но Урон в ней не участвовал. В ней выступал Скиталец. Как и Урон, он тоже принадлежит мистеру Джесселу, и потому я на них выступаю в одном и том же черном камзоле. Кроме того, у обеих лошадей общий производитель, поэтому они весьма похожи. Но на этой пленке Скиталец. Который, как вы могли убедиться, прекрасно реагирует на хлыст, даже если им только помахать.

Воцарилось гробовое молчание, которое нарушил, покашляв, Крэнфилд.

– Хьюз прав. Это действительно Скиталец.

Не без удивления я подумал, что он сообразил это, только когда я указал на ошибку. До чего же легко люди верят в то, что внушают им другие.

Собравшиеся стали перешептываться. Я не вмешивался: пусть разбираются сами.

Наконец лорд Гоуэри осведомился:

– Где тут у нас журнал с результатами скачек?

Человек, сидевший ближе всех к двери, поднялся и вышел. Вскоре он вернулся с журналом. Лорд Гоуэри открыл его и вперился взглядом в страницу с результатами скачек в Рединге.

– Судя по всему, – мрачно изрек он, – мы ошиблись с пленкой.

Урон выступал в шестой скачке, а, как правило, она последняя на Редингском ипподроме. Но в тот день состоялась дополнительная, седьмая, скачка с участием молодых лошадей. Скиталец выиграл седьмую скачку. Произошла вполне объяснимая накладка.

Я бы назвал эту накладку совершенно необъяснимой и даже преступной, но вслух не сказал ничего, полагая, что это вряд ли мне поможет.