Расследование смерти мадам Бовари

— Но вы сами себя раскрыли, Омэ! — с некоторой жалостью в голосе воскликнул Реми. — Эмма не знала точную сумму, которую она задолжала Лерё. Это стало известно лишь в тот момент, когда векселя были предъявлены, и Лерё настоял на аресте имущества — то есть непосредственно накануне ее смерти. Если она вам говорила о трех тысячах франков, значит, вы с ней обсуждали ее проблему за два дня до смерти!

Омэ сел. Когда он потянулся, чтобы потереть свое лицо, руки у него задрожали.

— Скажите мне правду, — продолжал Реми. — Эмма приходила к вам во второй половине дня 23 марта, она просила у вас три тысячи франков или хотя бы говорила об этом? Вы не дали ей денег, ведь так?

— Нет, Эмма не приходила ко мне. Я все выдумал, равно как и историю с мышьяком, взятым из моей лаборатории, пока мы ужинали.

— Знаете ли вы, что я нашел следы на снегу, которые вели к вашему дому? Похоже, это следы мадам Бовари.

— Не понимаю, откуда они взялись.

— А тридцать граммов, которых не хватает в вашем запасе мышьяка? Кроме того, вы считаете невозможным, что похитила их ваша жена.

— Это также вне моего понимания! Я не могу это объяснить, клянусь вам!

Омэ беспомощно дергался, как тряпичная марионетка. Он даже почти вызывал сострадание.

Реми сел и стал размышлять. Если принять во внимание чувство вины Омэ, то день перед смертью Эммы можно восстановить следующим образом: она использовала все возможности найти деньги и решила попробовать шантажировать Омэ. Потерпев неудачу у Родольфа, мадам Бовари направилась к Омэ. Она угрожала, что раскроет их связь, если тот не даст ей денег или не выпишет вексель на три тысячи франков. Но не тут-то было. Если разразится скандал, репутация Омэ пострадает. Как заставить замолчать Эмму? Он ее ударяет (отсюда кровоподтеки на ее теле), а затем под видом успокоительного приносит ей мышьяк. Эмма возвращается к себе, ложится и умирает. Все выглядит так, будто это самоубийство, ведь для такого шага у мадам Бовари были все основания. Однако об обратном говорят следы на ее теле, сахар в мышьяке и, главное, слова Эммы об убийстве, сказанные Ларивьеру в последние минуты ее жизни.

Омэ наблюдал за Реми.

— Какого черта вы себе думаете! — воскликнул аптекарь, не выдержав. — Я повторяю: ни я, ни моя жена не убивали ее! Что вы еще хотите? Чтобы я теперь оболгал себя и снял подозрения со своей жены, которая решила избавить меня от клеветы?

— Мой бедный месье Омэ, каждый раз, когда вы пытаетесь оправдать себя или вашу жену, вы увязаете еще глубже.

Аптекарь заломил руки. Вся его спесь вмиг улетучилась.

— Наверняка существует другое объяснение, — наконец произнес он. — Давайте попытаемся его найти побыстрее.

— Действительно, скорее найдите его.

В дверь постучали. Заглянул Ипполит.

— Из Руана верхом прибыл офицер, — сообщил он. — У него для вас пакет.

Бильярдная была пуста, и Реми пошел туда, чтобы вскрыть пакет. Внутри него оказалась пачка документов, а также письмо от Делевуа, написанное крупным, дрожащим почерком. Его предсказания оправдались: все было разыграно. Префектура сочла бесполезным продолжать расследование. Из осторожности или, скорее, из-за гражданской стыдливости дело было сдано в архив. Он сам по административным (административным ли?) резонам был приглашен для оценки своих прав на пенсию. Реми не должен беспокоиться. В ближайшее время он получит приказ возвращаться.

Молодец Делевуа! Хотя документы теперь были совершенно бесполезны, он переслал ему многие из них.

— Будет ли ответ? — спросил жандарм.

— Ответа не будет, — ответил Реми.

Жандарм удалился. Ввиду сложившейся ситуации документы, сопровождавшие письмо, выглядели несколько комично. Это были результаты рутинных расследований, которые они с Делевуа запросили в самом начале следствия. Результаты оказались обескураживающими. Изучение книг учета ядов по всем аптекам департамента было неплодотворным. Расследование причин смерти вдовы Дюбюк не дало ничего; чтобы узнать больше, необходимо было эксгумировать тело и проверить его на наличие мышьяка, однако в связи с высокими расходами и ради соблюдения приличий ни префектура, ни муниципалитет делать этого не собирались. Полицейских досье на жителей Ионвиля вовсе не существовало, за исключением следствия, касающегося принадлежности господина Омэ к франкмасонству и отказа ему же в присуждении ордена Почетного легиона за год до этого. Несколько не имеющих особого интереса документов касались визитов господина Родольфа Буланже в дома терпимости в Руане — на полях была сделана приписка (но не рукой комиссара), что каждый, в конце концов, свободен в выборе собственных удовольствий, если для этого есть деньги и не нарушается спокойствие соседей.

Отсутствие логики, подумал Реми, было неизменным правилом Администрации: сначала послать указание любыми средствами найти виновного, а потом, когда первые подозреваемые определены, неожиданно все прекратить. Однако он усвоил один урок: хороший полицейский не выступает против существующих порядков.