Расследования в отпуске

– Можно и так сказать. Дело не в терминах. Икона, она живая, понимаете? У нее есть плоть – это дерево, из которого она создана, и дух. Она сама определяет свою судьбу. Та, о которой ведется речь, выбрала преподобного Макария Унженского, чтобы явиться миру. Случилось это в середине пятнадцатого века, в сорок втором году, если быть точным. Преподобный просто увидел ее. Сначала икона называлась келейной, потому что преподобный хранил ее в своей келье. Позже его ученики дали ей наименование Макарьевской. По типу икона – Одигитрия, что в переводе с греческого означает «Указующая Путь».

– Я видел. У нас в Рождественской церкви.

– В настоящее время в храме находится один из сохранившихся списков. Самый первый список, кстати, также считался чудотворным, как и сама икона. Какое-то время явленный образ со списком находились в одном месте.

– Он не сохранился?

– Представьте, тоже пропал. В том же тысяча девятьсот двадцать девятом году, когда начались гонения.

– Его не нашли? Тот список?

– Понимаю, чем вызван ваш вопрос. Пока реликвия не найдена, никто не скажет точно: какой из двух образов мог находиться в тайнике. Но в любом случае это бесценная реликвия. Если она найдется…

Отец Алексий на секунду закрыл глаза, а когда снова взглянул на собеседников, в них стояли слезы.

Алиса поняла, что пора прощаться.

– Спасибо, батюшка. Вы нам очень помогли.

– Да ничем я вам не помог, к сожалению. Но уверен: тот, кто вынул образ, знал, где именно он находится. Следовательно, каким-то образом связан с тем, кто убрал икону в тайник.

– Хотите сказать, вора надо искать среди потомков свидетелей событий двадцать девятого года? Другими словами, двух воров.

– Поосторожнее с обвинениями, Павел. Кто сказал, что сто лет назад икону украли? А может, хотели спасти? Для того и спрятали подальше от безбожных глаз.

– Не буду спорить, но того, кто убил библиотекаршу, уж точно праведником не назовешь.

– К сожалению, так и есть. Поэтому судьба образа висит на волоске. Однако…

Батюшка строго взглянул на Сомова из-под нависших бровей.

– Знаю, вы не верите, но все, что случилось, произошло по воле Божьей. Раз образ захотел объявиться именно сейчас, значит, так надо.

– Только у убийцы на него другие планы. Продать за границу да подороже.

– На это одно могу сказать: мы не ведаем, какие планы у Богородицы. В конце концов, это ее образ.

– Думаете, она сможет защитить икону от преступника?

– Образ сам способен себя защитить, я уже говорил.

– Да, конечно.

Сомов поднялся и, попрощавшись, пошел прочь.

Алиса дождалась, когда за ним закроется дверь, и подошла за благословением.

– Я рад, что ты помогаешь ему.

Она покачала головой.

– Не уверена, что он нуждается в моей помощи.

– Еще как нуждается! Иди, девочка, и помни: каждому воздастся по вере его.

– А если он совсем не верит?

– Верит. Только пока не знает об этом.

Она взглянула пристально, хотела что-то спросить, но батюшка уже повернулся к иконостасу и стал молиться.

Всю дорогу до ее дома Сомов молчал. Алиса поглядывала искоса, осторожно, гадая, о чем он думает.

У самой калитки он вдруг спросил:

– Твой прадед никаких записей о тех событиях не оставил?

– Нет, конечно. Что он мог написать? И без записей пострадал. Но, знаешь, когда-то давно бабушка показывала мне фотографии, кажется, того времени. Советская власть любила запечатлевать свои великие деяния. В Макарьеве был фотограф, еще до революции держал ателье. Потом работал где-то в исполкоме. Фотографировал демонстрации, коммунистические праздники. Я не очень помню, что было на снимках, но точно много людей.

– Где сейчас эти фотки?

– Наверное, в шкафу, среди бабушкиных вещей.

– Сможешь найти? Или, если хочешь, поищем вместе?

Вместе? Это еще с какой стати?

– Не хочу, – отрезала она и холодно уточнила: – Если найду, позвоню.

Сомов молча кивнул, развернулся и пошел в сторону школы.

Она озадаченно посмотрела вслед.

Странно, но он ведет себя так, словно это она перед ним виновата.

Интересно, в чем?

До конца дня Алиса рылась в старых альбомах. Молодец все же бабушка. Не раскидывала снимки, не совала, как попало, поэтому и сохранила так много. Перебирая их, она старалась не отвлекаться на другие фото, искала те, что относились к событиям столетней давности.

И нашла. Всего три. На первом был запечатлен момент, когда с куполов одного из храмов Макарьевского монастыря стаскивали кресты. Снимок запечатлел жителей, с тоской – как показалось Алисе – глядевших на деяния власти. На другом – субботник по разбору монастырской стены. Веселые молодые ребята – наверное, комсомольцы – передавали друг другу выкорчеванные кирпичи, из которых мечтали построить баню.

Был и еще один.

«Братия Свято-Троицкого Макариево-Унженского монастыря», – прочла она на обратной стороне фотографии. И дата. Тысяча девятьсот семнадцатый год от Рождества Христова.

– Накануне революции, – прошептала Алиса, разглядывая пышные красно-желтые кусты за спинами священников.

Какие лица! И светлые, и скорбные одновременно.

Почти час она внимательно изучала снимки, пытаясь понять, смогут ли они помочь найти преступника. Устала даже.