Расследует Паркер Пайн

Он выглянул в иллюминатор. Внизу была пустыня. Мистер Паркер Пайн поежился. Он чувствовал магию этого бескрайнего мертвого пространства.

В Керманшахе самолет приземлился для таможенного досмотра и паспортного контроля. Небольшая коробочка, обнаруженная в багаже мистера Паркера Пайна, вызвала целый ажиотаж. Официальные лица обратились к мистеру Паркеру Пайну за объяснениями, но, так как достойный джентльмен совершенно не знал иранского, дело зашло в тупик.

Пилот, молодой белокурый немец с открытым обветренным лицом и темно-синими глазами, заинтересовался наконец происходящим.

— Проблемы? — спросил он, подходя к группе. Мистер Паркер Пайн, до того безуспешно забавлявший зрителей изумительно исполняемой пантомимой, облегченно вздохнул.

— Это порошок от клопов, — объяснил он. — Как вы думаете, им можно это объяснить?

— Проблемы? — дружелюбно, но непонимающе поинтересовался пилот.

Мистер Паркер Пайн повторил фразу на немецком. Пилот ухмыльнулся, перевел ее на персидский. Суровые лица таможенников тут же просветлели. Морщины перестали бороздить их лбы, они улыбнулись, а один даже рассмеялся. Мысль избавляться от клопов с помощью порошка показалась им необычайно забавной.

Пассажиры вернулись в самолет, и полет возобновился. Над Хамаданом моноплан снизился, но садиться не стал, а просто скинул мешки с почтой и направился дальше. Мистер Паркер Пайн выглянул в иллюминатор, пытаясь разглядеть скалу, на которой Дарий увековечил свои подвиги в камне, на трех языках — вавилонском, мидийском и персидском.

В час они прибыли в Тегеран. Последовали очередные формальности. Немец-пилот, улыбаясь, стоял рядом с мистером Паркером, пока тот отвечал на бесконечные вопросы, которых он все равно не понимал.

— Что я им сказал? — поинтересовался у него мистер Паркер Панн на немецком.

— Что вашего отца зовут Турист, по профессии вы Чарльз, девичья фамилия вашей матери Багдад, а прибыли вы из Герата.

— Это что-то меняет?

— Ровным счетом ничего. Просто что-нибудь говорите — это все, что им нужно.

Тегеран разочаровал мистера Паркера Пайна. Город оказался до отвращения современным. Возвращаясь на следующий вечер в отель и столкнувшись в холле с господином Шлейгелем, немецким пилотом, мистер Паркер Пайн пожаловался ему на это обстоятельство и, неожиданно для себя, пригласил его поужинать. Тот согласился.

Официант-грузин доставил им заказанные блюда.

Когда ужин перешел в стадию десерта, немец, задумчиво ковыряясь в липкой шоколадной субстанции, проговорил:

— В Шираз, значит, едете?

— Точнее, лечу. А оттуда на машине — с заездом в Исфахан — снова сюда. Мы ведь с вами завтра летим?

— О нет. Я возвращаюсь в Багдад.

— Давно здесь живете?

— Три года. Столько же, сколько существует наша авиалиния. Пока без происшествий — unbemfen![23]

Он постучал по столу.

Принесли кофе в тяжелых глиняных чашках. Мужчины закурили.

— Моими первыми пассажирами были две дамы, — принялся вспоминать немец. — Две англичанки.

— Да? — вежливо сказал мистер Паркер Пайн.

— Юная леди из очень хорошей фамилии — дочь одного из ваших министров. Как это по-вашему — леди? Да, леди Эстер Карр. Красивая, очень красивая девушка. Только сумасшедшая.

— Сумасшедшая?

— Совершенно. Купила огромный дом в Ширазе и не выходит из него. Завела восточные порядки, европейцев и видеть не желает. Разве это дело для благородной-то леди?

— Ну, есть примеры, — сказал мистер Паркер Пайн. — Взять хоть леди Эстер Стенхоуп[24].

— Нет, эта точно сумасшедшая, — уверенно заявил немец. — По глазам видно. Точно такие глаза я видел на войне у командира нашей подводной лодки. Он теперь в сумасшедшем доме.

Мистер Паркер Пайн был удивлен. Он хорошо помнил лорда Мичлдэвера, отца упомянутой девушки. Он даже работал под его началом, когда тот был министром внутренних дел. Высокий светловолосый мужчина с насмешливыми голубыми глазами. И жену его он тоже видел, хоть всего и однажды: черноволосая красавица ирландка с глазами совершенно невероятного синего — едва ли не фиолетового — цвета. Оба были приятными, совершенно здоровыми людьми, и, однако, безумие действительно тлело в их роду. Пощадив одно поколение, оно неожиданно проявлялось в другом. Странно было услышать, что незнакомый немецкий летчик так настаивает на сумасшествии их дочери.

— А другая дама? — спросил он из вежливости.

— Другая умерла.

Что-то в голосе немца заставило мистера Паркера Пайна взглянуть на него повнимательней.

— Ну да, — сказал тот. — Я же не каменный — у меня тоже есть сердце. Она казалась мне самым прекрасным существом на свете. Ну, вы знаете, как это случается. Находит на тебя внезапно. Она была как цветок, совершенно как цветок.

Он тяжело вздохнул.

— Я заходил к ним однажды в Ширазе. Леди Эстер меня пригласила. А моя бедняжка, мой ангел, она была чем-то ужасно напугана. Я же видел! А в следующий раз, когда я вернулся из Багдада, мне сказали, что она умерла.

Он помолчал и мрачно добавил:

— Наверное, леди Эстер ее и убила. Она же совсем сумасшедшая, я вам говорил.

Он снова вздохнул, и мистер Паркер Пайн заказал два бенедиктина.