Расстрел на площади

— Вот отчет одного из сотрудников моего ведомства, который командирован в провинцию для анализа ситуации и прогнозирования и упреждения возможных эксцессов. — Председатель КГБ раскрыл створки тяжелой папки с золотым тиснением и взял в руки лист бумаги с машинописным текстом: — «Обстановка в городе вызывает опасения. Нередко можно услышать неодобрительные высказывания о генеральном курсе партии и правительства, которое якобы не заботится о рядовых гражданах. Рабочие текстильной фабрики недовольны существующим уровнем зарплаты и своими бытовыми условиями…»

— Что за город? — мрачно поинтересовался Хрущев.

— Иваново.

— Ерунда. Там одни бабы, — отмахнулся Первый секретарь ЦК.

— Бабий бунт — самый страшный, — парировал Семичастный. — Впрочем, вот отчет из Кемерова, там та же самая ситуация: «Ощутимо плохо скрываемое недовольство существующим положением вещей. В рабочей среде нередки разговоры о том, что необходимо дать понять правительству: народ живет в бедности и надо срочно поднять зарплаты. Библиотекарь Ерыкалова А. 3. в частной беседе высказала мнение, что — цитата — «страна кормит партийно-бюрократическую верхушку, не получая ничего взамен, кроме нищеты и бесправия…».

— Кто такая библиотекарь Ерыкалова? — зло выпалил Хрущев.

— Мои люди уже занимаются ею, — успокоил председатель КГБ. — Однако, как вы понимаете, единичный случай — не пример. Необходимы массово-показательные меры.

— Почему вам так нравится собирать всякую грязь, товарищ Семичастный? Почему вы не приводите передовые примеры?

— Служба такая. Я, как врач, занимаюсь болячками и язвами, а не здоровым организмом.

— Завтра на Ленинских Горах открывается новый Дворец пионеров. Вот о чем надо говорить и писать! — заявил Хрущев. — Я буду на открытии. Когда Первый секретарь Центрального Комитета присутствует на открытии Дворца для детей — это и есть новый образ жизни. Будет пресса, газетчики, кинохроника. Пусть напишут, покажут по всей стране. И никаких не будет массовых волнений. И никаких показательных карательных мер. Это мы уже проходили. Второй Караганды не будет, это вам Хрущев говорит! Мы живем и будем жить по-новому, по-ленински. Коммунизьм не за горами, а вы мне предлагаете устроить войну с собственным народом! Что скажет прогрессивное человечество? Может, вы решили лить воду на мельницу империализьма? — Хрущев перешел на крик. У него начиналась форменная истерика.

Семичастный со вздохом закрыл папку с золотым тиснением и вежливым тоном произнес:

— Виноват, Никита Сергеевич. Я просто выполнял свой долг и счел нужным еще раз предупредить вас о возможных событиях.

— Никаких событий не будет! — заорал Хрущев. — Вы меня слышали? Никаких!!!

На следующее утро сверкающий черный лимузин подрулил к праздничной толпе, собравшейся у входа в новый Дворец пионеров. Из репродукторов на несколько кварталов окрест неслось бодрое хоровое: «Взвейтесь кострами, синие ночи!»

Выглядывая из окна машины, Хрущев с удовольствием отметил про себя, насколько архитектура здания непохожа на прежние тяжелые и серые конструкции сталинской поры. «Новое время — новые формы», — удовлетворенно подумал он.

Из толпы вынырнула охрана, тесня праздничный люд от машины главы государства, и сопровождающий ловко отворил дверцу. Раздались бурные, восторженные крики и аплодисменты, и под эти аплодисменты Хрущев вылез из лимузина. Он приветственно махал рукой белоснежной и красногалстучной толпе и думал: «Мой народ любит меня. Все остальное — ложь. Они рады мне. Они улыбаются и смеются — не по заказу, а от души. Они верят, что коммунистическое завтра придет. Они не могут пойти против партии и против Хрущева. Никогда!»

Одаривая всех широкой, добродушной улыбкой, он двинулся по красной дорожке к просторному белоснежному зданию, сверкавшему огромными ослепительными прямоугольниками окон. В этот самый радостный и торжественный момент откуда-то сзади вынырнул невзрачный референт и, склонившись к самому уху Первого, прошептал:

— Никита Сергеевич, плохие новости.

— В чем дело? — недовольно откликнулся Хрущев, еще не осознавая важности момента.

Бледный оттого, что именно ему приходится сообщать столь дурную весть, референт поднес к губам кулачок и так, в кулачок, выпалил:

— Из Ростовской области пришла срочная телефонограмма. В Новочеркасске массовые беспорядки…

42. Новочеркасск,  1  июня  1962 года

Старуха стояла у прилавка с растерянным по-детски лицом и трясущимися скрюченными пальцами пересчитывала мелочь, высыпанную из дряхлого кошелька.

Продавщица, против обыкновения, наблюдала за ее действиями не раздраженно-выжидающе, а жалостливо и весьма сочувствующе.

— Как же так, внученька? — пробормотала наконец старуха. — Може, ты напутала чегой-то?

Продавщица вздохнула:

— Газеты надо читать, бабуся. Ничего я не напутала.

— Мне ж только молочка на кашку. Оно ж еще вчера дешевше стоило, я покупала.

— То было вчера, бабуся.

— Сколько ж теперя получается? — Старуха в очередной раз уставилась на нарисованную грифельным карандашом цифру на ценнике.