Расстрелять! – II

Сашенька был чуть проснувшийся: последний волос на его босой голове стоял одиноким пером.

В таком состоянии воин не готов к бою: в глазах — песок, во рту — конюшня, в душе — осадок и «зачем меня мать родила?». Жить воин в такие минуты не хочет. Попроси у него жизнь — и он её тут же отдаст.

— О-о-о-о-х! — проскрипел Сашенька, сморкнувшись мимо зеркала и уложив перо внутренним займом.— Г д е  м о я  а м б р а з у р а…

Хотелось пить. За ужином он перебрал чеснока, перебрал. В автономке у всех бывает чесночный голод. Все нажираются, а потом хотят пить.

«Чеснок — это маленькое испытание для большой любви»,— некстати вспомнил Сашенька изречение кают-компании, потом он вытащил изо рта ручку зубной щётки, плюнул в раковину плевральной тканью и открыл кран.

Зашипело, но вода не пошла.

— Ну что за половые игры? — застонал Сашенька и рявкнул: — Вахта!

Вахты, как всегда, под руками не оказалось.

— Проклятые трюмные. Вахта-а-а!!!

Что делает военнослужащий, если вода не идёт, а ему хочется пить? Военнослужащий сосёт!!! Так, как сосёт военнослужащий, никто не сосёт.

Сашенька набрал полный рот меди и скользко зачавкал. Воды получилось не много.

— Ну, суки,— сказал Сашенька с полным ртом меди, имея в виду трюмный дивизион, когда сосать стало нечего,— ну, суки, придёте за таблетками. Я вам намажу…

Это подействовало: кран дёрнулся и, ударив струей в раковину, предательски залил середину штанов.

Чёрт с ними. Сашенька бросился напиваться. Вскоре, экономя воду и нервы, он закрыл кран и приступил к зубам.

Хорошо, что нельзя наблюдать из раковины, как чистятся флотские зубы. Зрелище неаппетитное: шлёпающий рот удлиняется белой пеной, всё это висит… В общем, ничего хорошего.

Монотонность движения зубной щётки по зубам убаюкивает, расслабляет и настраивает на лирический лад. Сашенька мурлыкал орангутангом, когда ЦГВ — цистерна грязной воды — решила осушиться. Бывают же такие совпадения: полный гидрозатвор сточных вод с серыми нитями всякой дряни вылетел ровно на двадцать сантиметров вверх и, полностью попав в захлопнувшийся за ним рот, полностью вышел через ноздри.

Чеснок показался ландышами. Сашенька вышел из умывальника, опустив забрало. Первого же, так ничего впоследствии и не понявшего трюмного он замотал за грудки.

— Ну, ссу-ки-и-и,— шипел он гадюкой,— придёте за таблетками. Я вам намажу. Я вам сделаю…

И всё? Нет, конечно. Центральный всё это тут же узнал и зарыдал, валяясь вперемешку.

— О-о-о-о,— рыдал центральный,— полное йебло-о-о-о…

Как я добывал самолёты

Я их добывал летом в Мурманске. Летом из Мурманска улететь было невозможно. За полгода в нашем посёлке составлялись какие-то списки, люди ходили на переклички, отмечались. А я не ходил. Я сразу ехал в аэропорт, где в тот момент стояло, сидело, шлялось, лежало на стульях трое суток подряд двести человек с детьми и кошёлками. И все они хотели улететь. Куда угодно. Хоть в Ташкент, хоть в Караганду. И я хотел. Я записался двести первым и при этом спросил, не пробовал ли кто-нибудь выбить дополнительные рейсы, на что все рядом гнусно захихикали и предложили мне этим заняться. А я сказал, что могу заняться немедленно, если они мне пообещают, что в случае удачи я улечу первым. И они пообещали, а я направился к начальнику смены, прихватив с собой несколько болельщиков.

Начальник смены был похож на высохшую выдру, которая мечтает о воде в грязной клетке.

И я к нему обратился. Я спросил, почему у них такое напряжение с рейсами. Почему заранее не планируется сезонное перемещение людей, почему из года в год не прогнозируется ситуация.

— Жалуйтесь куда угодно,— сказал он мне выцветшим голосом.

— Ага! — сказал я и для начала записал в его жалобной книге всё, что я думаю об «Аэрофлоте», аэропорте, об их буфете и о нём лично. Потом я передал этот напряжённый документ своим зрителям, и они в нём тоже вдоволь напачкали.

После этого я позвонил в ЦК. Наш народ в начале 80-х был невероятно труслив. Он готов был спать на полу, но только чтоб не звонить в ЦК. А я позвонил. В зале ожидания была почта и переговорный пункт. Я зашёл, открыл дверь телефонной кабины, чтобы всем было слышно, набрал код Москвы, потом справочную, и девушка мне рассказала, как позвонить в ЦК.

ЦК, казалось, только сидел и ждал, когда я им позвоню, и голос у них был такой бархатный, что дальше некуда. И я им поведал, что нахожусь в Мурманске, в аэропорту, и что вместе со мной здесь двести человек, которые тоже хотят улететь и потому просят дополнительных рейсов.

А они нам заметили, что они этим не занимаются.

А я им заметил, что они теперь только этим и будут заниматься, потому что я сейчас пошлю телеграмму Брежневу, Леониду нашему Ильичу, и в партийный контроль — Арвиду Яновичу Пельше.

А вокруг меня слушают с заворожёнными лицами, и одуревшая девушка-телефонист нас, конечно же, заложит сейчас по всем статьям.