Расстрелять перед строем…

Тут из-за угла выехали еще одни сани с начальником штаба. Ершов подбежал к Хоту и хотел ударить его в лицо, но из-за маленького роста не мог этого сделать и ругался на чем свет стоит. Потом повернулся и бросился ко мне. Я вынул из кобуры пистолет и пошел к походной кухне. Солдаты и сами поняли, что им предстоит делать, и быстро начали вычерпывать кашу из котелков и выходить на околицу села. Ершов на своих санях уехал в штаб, а мы побежали за село. Здесь увидели на одном из нолей бурты сахарной свеклы и решили повести своих инвалидов в обход, а не в том направлении, которое указал Ершов. В это время прорычали свою песню «катюши», и наши бывалые солдаты бросились от одной к другой кучам сахарной свеклы, оставшейся в ноле до весны не вывезенной. С этого направления противник нас не ожидал совершенно и вынужден был оставить Савинцы, отойдя на Телешовку, где наверняка и будет держать нас до самого вечера в открытом поле. В центре освобожденного поселка я встретился с комбатом Кошелевым. Вскоре подошла походная кухня, и солдаты выстроились в очередь с котелками. Я посоветовал Кошелеву принять на довольствие всю команду выздоравливающих, так как другого пополнения просто не предвиделось».

Глава 5.

ПРИБЛИЖАЯСЬ К ТРАГЕДИИ 38-й СТРЕЛКОВОЙ ДИВИЗИИ

1

Этот рабочий день выдался самым обычным, что называется, рядовым. Выезжать никуда не надо. Сиди себе, работай с бумажками. Время рабочее «от и до». Вот два полковника и разговорились. А потом Александр Захарович продолжил свой, так и не законченный рассказ:

— Слушай дальше Иван, 13 января 44-го нашей дивизии приказали развернуться фронтом на восток и с утра наступать, чтобы «закрыть» окруженную группировку в районе Корсунь-Шсвченковского.

Иван Дмитриевич оторвался от своих бумаг и лишь усмехнулся:

— Как это фронтом на восток?

— Приказом командира 47-го стрелкового корпуса нашей дивизии предстояло 14 января вместо наступления на юг или на запад развернуться на 90 градусов и наступать в восточном направлении, на Лисянку. Вот тут я впервые в своей жизни узнал, что можно запросто наступать и «вперед на восток!».

— И с какой же задачей?

— Наступать с утра, чтобы «закрыть» окруженную группировку в районе Корсунь-Шевченковского. Наступление начать на рассвете 14 января. При этом мой батальон — 50 активных штыков — разместился по хатам. Всю ночь разведка доносила о прогревании двигателей вражеских танков. А потом началось такое!

Не один час Александр Захарович, жестикулируя, то улыбаясь, а то и с гневом на лице рассказывал своему соседу по кабинету ту, мало кому известную историю январской трагедии 38-й стрелковой дивизии.

Выслушав коллегу, Иван Дмитриевич невозмутимо заметил:

— Я тебе, Саша, вот что скажу по этому поводу. Маршал (он, конечно же, имел в виду Москаленко) мне как-то поведал такое. Только ты смотри никому. Тебе это будет интересно. Так вот, на командном пункте армии часто бывали вместе Жуков и Ватутин. Нередко Сталин звонил по правительственной закрытой связи и требовал Жукова или Ватутина к телефону. Заслушивал их о положении дел и планах на будущее. Когда положение на фронте бывало успешным, то Жуков во время доклада говорил примерно так: «Вот мы тут с Николаем Федоровичем (Ватутиным) посоветовались и решили сделать так…» — всегда подчеркивая коллегиальность принимаемых действий. Но стоило, например, оставить Житомир войскам фронта, как он тут же в отсутствие Ватутина докладывал Верховному совсем в другом тоне, примерно так: «Я же вам много раз докладывал, что Ватутин со своими двумя академическими дипломами всегда мнит себя маленьким Наполеончиком и не прислушивается к моим советам, когда я приказываю ему после овладения крупными городами или узлами дорог непременно закреплять завоеванное, а он только вперед и вперед…»

Когда разговор вроде бы закончился и полковники снова принялись за свои дела, Иван Дмитриевич совсем неожиданно перебросил через сдвинутые столы Александру Захаровичу расшифрованную телеграмму. Это была та самая, которую так мечтал увидеть Лебединцев.

Шифротелеграмма на бланке светло-голубого цвета была написана собственноручно рукой маршала Жукова и им же подписана 15 января 1944 года. Текст ее примерно был следующим:

«14.01. противник упредил наступление, 47-го стрелкового корпуса и нанес танковый удар в направлении райцентр Скибина, Тарица… Потеснил наши войска. Вину за отход возлагаю на командира 38-й стрелковой дивизии полковника Короткова.

Ведется следствие. Командир дивизии будет предан суду Военного трибунала. Жуков».

Как потом напишет Александр Захарович, «читатель должен знать, что снятие копий с шифровок категорически запрещается, и я не смог переписать этот текст даже в свою рабочую тетрадь с грифом “совершенно секретно”. Но эта шифровка есть, хранится в Архиве МО, и ее всегда можно там найти».

Тем не менее Александр Захарович запомнил. И даже ее светло-голубой цвет.

2

Из книги «Отцы-командиры»: