Рассудите нас, люди

Раздались нестройные хлопки.

Сбоку стоял человек в комбинезоне, перетянутом поясом: из кармана высовывался козырек кепки, расстегнутый ворот открывал сахарной белизны рубашку. Темные и жесткие волосы вздыблены дерзко и наступательно. Пытливый взгляд таил незлую насмешку. И вообще весь он, порывистый, врубался в память с первого взгляда.

Теперь я вспомнил: во время драки человек этот приказал мне бежать. Вскоре я узнал, что это и был бригадир Петр Гордиенко.

Аплодисменты утихли, и «судья» очнулся.

— Суду все ясно, — произнес он, затем приподнял руку и подмигнул. — Подсудимый приговаривается... — И в этот момент на голову мне опрокинулось что-то белое и удушливое. Шурша, потекло к ногам, затмевая свет. Перед глазами, подобно вязкому туману, клубилась цементная или алебастровая пыль. Затем раздался хохот, — подловили-таки, гады!

Пыль осела. Я стоял до нелепости смешной и недвижный, весь белый, как слепленное из гипса изваяние, и наблюдал за моими противниками. Они корчились от смеха... Я встряхнул плечом, и пыль опять взвилась. Конечно же, что смешно. Я сам невольно рассмеялся...

Непонятно отчего, но мне вдруг стало удивительно легко и просто. Как в ту ночь после первого прыжка с парашютом... А до этого были тяжкие минуты борьбы со своим почти паническим страхом. Мне казалось тогда, что я никогда не прыгну. Я мысленно обращался с мольбой к матери, чтобы она в последнюю секунду помогла мне переступить тот порог, перед которым от ужаса леденеет сердце... И вот поступила команда, четкая и беспощадная: «Пошел!» — и мои товарищи один за другим исчезали, вываливаясь в проем самолета. Тогда я испугался другого: как бы не отстать от них! И я нырнул в ревущую бездну. Последовал резкий рывок, словно меня навсегда выдернули из мохнатых и жестоких лап страха. Затем наступила головокружительная тишина и одиночество. Надо мной, чуть белея в сумраке, трепетал парашют, я парил в вечности, под яркими звездами и торжествовал победу над самим собой...

...Строители еще посмеивались надо мной. Подошла Анка и ладошкой осторожно стала обметать меня.,

— Не обижайся на них, Алеша. Они всех так встречают, даже нас, девчонок, не жалеют. — Анне помогали две другие девушки. — Такой уж они завели дурацкий обычай — посвящать в строители.

Девушки старались впустую — пыль въелась прочно, моя воинская форма превратилась в рабочую спецовку. В этом крылся некий смысл, знамение времени...

— Пошли обедать! — крикнул кто-то.

Рабочие столпились у лестницы. Петр Гордиенко задержал их:

— Не годится так, ребята. Солдат может совсем разобидеться, подумать о нас плохо.

— Он уже подумал, — сказал Трифон Будорагин пренебрежительно. — Шуток не понимает...

— Вот он сейчас схватит свою бумажку и — наутек! — крикнул Серега. — Такая работенка не для него.

Смешно: зачислили меня в белоручки, в неженки, чудаки!

— Не останешься у нас? — спросил Петр Гордиенко.

— Остаюсь, — бросил я сквозь зубы.

— Вот видите! — одобрительно воскликнул Петр, обращаясь к рабочим. — Я знал, что он выше обид. Вася, — позвал он «судью», — мы с интересом прослушали содержательную речь, — тут он заглянул в мою бумажку, — Алексея Токарева. Долг вежливости — ответить на нее. Пожалуйста, Вася...

Любой человеческий коллектив — собрание разных характеров, от трагических до веселых. Здесь в роли забавника, по всей видимости, выступал «судья» Вася. Он вскочил на ящик.

— Поглядите вокруг, дорогой товарищ! — Рука его плавно описала полукруг; я невольно следил за ней взглядом.

С трех сторон как бы надвигалась на меня сама жизнь: жилые массивы радостно, почти хвастливо, блестели на солнце свежей облицовкой и стеклами окон. Над крышами то близко, тo далеко вздрагивали в синеве неба, будто схваченные в полете, стрелы башенных кранов.

— Во многих этих зданиях, — продолжал Вася, — кирпичики обласканы нашими руками. Прислушайся, дорогой товарищ, и ты услышишь, что стены поют и смеются, потому что мы вместе с кирпичами вложили в них и нашу песню и наш смех! А раствор замешан на крутом рабочем слове, чтобы крепко стояли углы, не трескались. И во всем этом благословенном строительном царстве каша бригада занимает господствующую высоту. Чем мы завоевали такую участь? Старанием, прилежанием, соблюдением закона: «Один — за всех, все — за одного», — и чувством ответственности: свиваем для людей гнезда счастья!..

— А для себя вы что-нибудь свили? — спросил я веселого краснобая.

— Мы живем по правилу: людям побольше, себе поменьше.

— Железная койка в общежитии — вот наше гнездышко счастья, — подсказал Серега.

Я ухватился за это замечание.

— Для меня найдется такое счастье, ребята?

— За таким счастьем за тридевять земель или в Моссовет ходить не надо, — сказал Трифон Будорагин. — Комендантша железной койкой наградит — радуйся. Закрывай митинг, Вася, пообедать не успеем.

— Устроим, — сказал мне Петр. — Я поставлю тебя к Будорагину. Походишь пока в подсобных. Несколько дней. Потом посмотрим. Есть хочешь? Идем с нами. — Я заколебался, и Петр сразу догадался: — Я заплачу. Идем..,