Рассуждения о методе. Начала философии. Страсти души (сборник)

Подобным же образом теологи различают в Боге абсолютную и независимую волю, согласно которой Он хочет, чтобы все протекало так, как оно есть, и волю относительную, касающуюся заслуг и проступков человека, согласно которой Бог хочет повиновения своим законам. Нужно также различить два вида благ, чтобы согласовать то, что я раньше утверждал (а именно, что в этой жизни мы всегда имеем больше хорошего, чем дурного), с замечанием Вашего Высочества о жизненных невзгодах. Когда обсуждают идею блага в качестве правила для наших поступков, ее понимают как все совершенство вещи, называемой хорошей, и сравнивают с прямой линией, как единственной среди бесконечного числа кривых, уподобляемых злу. В этом смысле философы обычно говорят, что «добро возникает по целостной причине, зло – по некоторому недостатку». Но, обсуждая блага и недостатки, какие могут заключаться в одной и той же вещи, чтобы знать ей правильную цену (как я делал, когда говорил об оценке, какую мы должны давать настоящей жизни), за благо принимают все то, от чего можно иметь какое-либо удобство, а за зло – все то, что может причинить беспокойство; с другими же возможными недостатками вещей не считаются. Так, когда предлагают кому-либо место, то этот субъект рассматривает, с одной стороны, почет и выгоды, каких он может ожидать как блага, а с другой стороны – труд, опасность, потерю времени и подобное как неприятности; сравнивая эти неприятности с благами, он примет должность или откажется от нее, сообразно тому, что найдет он более значительным. Вот это позволило мне сказать, в последнем смысле, что в здешней жизни всегда больше благ, чем зол. Мало таких положений вещей во внешнем мире, которые вовсе не зависят от нас, сравнительно с теми, какие от нас в зависимости и какие мы можем улучшить, поняв, как ими пользоваться.

С помощью их мы можем воспрепятствовать внешним сколь угодно большим бедствиям проникать в нашу душу глубже, чем проникает печаль, вызываемая актерами, когда они изображают перед нами весьма мрачные события; но я утверждаю, что нужно быть большим философом, чтобы достичь такой точки зрения. Однако я полагаю также, что и те, кого увлекают собственные страсти, всегда, сами не замечая того, в тайниках души думают, что благ в здешней жизни больше, чем несчастий; если даже иногда, испытывая крупные страдания, они призывают на помощь смерть, то исключительно с той целью, чтобы она, как в басне, помогла им вынести их бремя, и вовсе не хотят ради этого терять жизнь; а если некоторые и хотят ее потерять и убивают себя, то это происходит по ошибке их разума, а вовсе не от обдуманного суждения или от убеждения, вложенного в них природой, подобно убеждению в преобладании благ этой жизни над бедствиями.

Те, кто ничего не предпринимает ради своей частной пользы, должны столь же хорошо работать на другого, как и прочие люди, и стараться сделать каждому удовольствие, поскольку это в их силах, раз только эти лица станут руководствоваться благоразумием.

В этом меня убеждает то обычное наблюдение, что лица, публично уважаемые и готовые доставить окружающим удовольствие, получают свою долю услуг, предложенных другими людьми, даже теми, кому они никогда не были обязаны; таких услуг указанные лица не получили бы, если бы их считали иными по складу; а труд, употребляемый ими на доставление другим людям удовольствий, не так велик, как удобства, какие дает им дружба лиц, их знающих. От нас ожидают только тех услуг, какие мы можем оказать без неудобства для себя, и мы сами не ждем от других большего; но случается часто, что малоценное для них очень выгодно для нас и может даже иметь для нас жизненное значение. Правда, иногда теряют напрасно труд на доброе дело и, наоборот, имеют выгоду от дурного поступка, но это не может изменить того правила благоразумия, которое относится к явлениям наиболее частым. Для меня максимой, какую я всего более соблюдал в течение моей жизни, было следовать большой дороге и думать, что главная в жизни хитрость – совершенно не пользоваться хитростью. Общественные законы, всегда клонящие к добрым поступкам в отношениях к людям или, по меньшей мере, к воздержанию от зла, так хорошо, кажется мне, установлены, что тот, кто свободно им последует, без каких бы то ни было притворства и хитрости, будет вести жизнь более счастливую и более надежную, чем те, кто ищет своей пользы иными путями; эти пути, действительно, иногда дают успех в силу людского незнания и при благосклонности фортуны, но гораздо чаще случается, что успех покидает и люди, думая оправиться, терпят крушение.

С чистосердечностью и непринужденностью, каких я придерживаюсь во всех своих поступках, я имею особую честь быть и т. д.