Рассвет на закате

— Где вас черти носили? — Элинор задохнулась. В этой вспышке был он весь: его тревога, беспокойство и тоска. Он протянул руки, привлек ее к себе, прижал к своей груди, хрипло шепча, уткнувшись в ее теплую шею: — Я не мог найти тебя, машины у дома не было, здесь тоже, и я не знал, где еще тебя искать, куда идти, проклятье, ну что ты за женщина, почему не можешь сидеть в каком-нибудь одном месте?

Если бы только он знал, как она хотела навсегда остаться здесь, в его объятиях, спрятавшись под уютный спальный мешок и прижавшись к его могучему телу!

А Бентон хрипло шептал между поцелуями, между жадными прикосновениями губ:

— О, моя дорогая, я люблю тебя, я скучал по тебе, я готов был пройти через адский огонь, лишь бы узнать…

Она знала, что сейчас не время задавать вопросы, сейчас время любви, которую он излучал, которая изливалась на нее в его хриплом голосе, в его губах, в его страстном теле, и она должна принять эту любовь и отдать ему свою.

И он тоже думал лишь о том, что они снова вместе, они половинки единого целого. Коснувшись губами ее теплой шеи, он прошептал:

— Тема для размышления: мы все время оказываемся на полу.

А Элинор тихо ответила:

— Но чем плохи полы?

В то же самое время она устремилась навстречу его ласке, чтобы обвиться вокруг его тела, прижаться губами к его шевелюре, дрожа от желания, позволить ему жадно целовать свою грудь. Он целовал ее, и у нее перехватило дыхание от нежности, от того, что она скорее чувствовала, нежели слышала, как он расстегивает пуговицы свой рубашки, и его прерывистое дыхание горячо овевает ее атласную кожу. В голове Элинор пронеслось: «Боже, как это хорошо, когда любишь, сколько нежности!» И она стала все глубже погружаться в райские глубины, скользить все дальше и дальше, пока ее не обмыли теплые ласковые волны пресыщения.

Он не отпустил ее, не дал ей уйти. Бентон прижимал ее к своему могучему телу, словно в порыве неутоленной, неукротимой страсти. Даже если бы Элинор сомневалась, хотела отстраниться, то не смогла бы сделать этого, так силен был ее собственный порыв, так жадно она стремилась к нему навстречу. Она была счастлива оказаться рядом с этим огромным мужчиной, прижаться щекой к мягким волоскам на его груди, вслушаться, как гулкие удары его сердца становятся все спокойнее, и чувствовать, что его рука по-прежнему ласкает ее грудь, но уже более осторожно и нежно.

Бентон прошептал в ее ухо так тихо, что она еле расслышала:

— Прости, мне жаль…

Она в истоме пробормотала:

— А мне нет. И тебе нелепо извиняться.

Он поцеловал ее в ухо и продолжал:

— Нет, я не прошу прощения за то, что мы занимались любовью, — глупая, я никогда не жалею об этом, — но я парень консервативный и хотел бы, чтобы мы делали это медленно, в чистой постели, и я наслаждался бы каждым сантиметром твоего тела, каждой минутой, проведенной с тобой. А теперь посмотри на нас…

Элинор подняла голову, ткнулась губами в его подбородок и спросила:

— А что, разве это в последний раз?

Бентон рассмеялся, прижался к ее растрепанным волосам и произнес:

— Ты права. — И еще он сказал: — Господи, как я люблю тебя! Я даже сам не верю, насколько я тебя люблю.

Элинор обняла его и, ощутив, что он жив, дышит и лежит рядом, все вспомнила. Она сказала:

— Но ведь писали, что ты умер.

— Но тем не менее я жив. Я не знал, что обо мне сообщали в газетах, да если бы и знал, то не смог бы ничего сделать, ведь я был отрезан от мира.

— Ты говоришь о самолете?

— Я никогда не летел на этом самолете. Меня там и в помине не было. Знаешь… — Элинор увидела, как над ней сверкнули его глаза, когда он пытался подобрать нужные слова. — Знаешь, детка, у наших проводников была провизия, и оба они отравились. И мы с Иваном, это секретарь делегации русских, решили отправить их в самолете вместо себя, а сами остались в лагере, решив подождать, когда за нами вернутся. Но никто не возвращался. И тут пошел снег, Господи, что за снег повалил! И хуже того, у нас почти не осталось припасов. Так что ждать мы не стали и решили добираться самостоятельно. Я сносно хожу на лыжах, да и Иван не слабак. На дорогу нам еды хватило. А вообще голод в такой ситуации может сыграть такую же роковую роль, как и все остальное. Но, милая, нам и в голову не пришло, что нас считают погибшими. — Бентон обнял ее и прижал к себе, поцеловав в ухо. — Каждую ночь, проведенную в пути, я думал о тебе. Я мечтал, Господи, как я мечтал о теплой постели, о хрустящих простынях, о тихой музыке…

Она поцеловала его в подбородок.

— У нас еще все впереди. Ну и что же было дальше?

— Я строил планы, принять предложение правительства или вложить деньги в ферму Крейнов, построить там дом, оставить за тобой антикварный магазин… — Тут Элинор замерла. Он сказал: — Что? В чем дело? Я сказал что-то не то?

Она очнулась от воспоминаний и сказала тихим дрожащим голосом:

— Джилл здесь.

— Джилл? Моя бывшая жена? Здесь?

— Она все еще твоя жена.

Он пророкотал:

— Черт возьми, это не так!

Но Элинор даже не прислушалась, ее снова захватили воспоминания.