Рассыпанные искры

Это предположение в какой-то мере объясняет его несловоохотливость, причуды и стремление к роскоши, связывая все эти черты с ожиданием прихода Мессии, который будет не только спасителем, но и царем грядущих времен.

Лично я, внук Доди-Фейга, вижницкого хасида, не могу согласиться с этой гипотезой. Рижинец был слишком умен и прозорлив, чтобы вести столь рискованную игру. Он знал, чем кончают лжемессии. Истинный Мессия ведет себя иначе. Он не домогается ни золота, ни почестей. Он не показывает того, что должно остаться сокрытым. Рижинец все это знал, должен был знать.

Как же тогда следует понимать его притчу о свадьбе? Считал ли он себя — нет, не женихом, а гостем, избранным гостем, близким к жениху, — приближенным Мессии? Не потому ли он так часто толковал о нем — чаще любого другого хасидского Учителя? Хасидизм, родившийся и развивавшийся в Рижине, был в наибольшей степени мессиански ориентированным хасидизмом.

Рижинец, очевидно, понимал, что только Мессия мог бы спасти грядущие поколения евреев от ожидающей их гибели. Последний из плеяды ранних великих Учителей, он считал себя наследником Маггида из Межирича и Баал-Шема; как и они, он стремился оставить след в будущем. Неудачи и слабости делают честь этому человеку, пытавшемуся отвести десницу Божию. Такие люди обречены на поражение.

Рижинец, буквально одержимый надеждой на избавление, сознавал, что у человека никогда не достанет сил изменить предназначенное. Но, подобно Шпольскому дедушке и Леви-Ицхаку из Бердичева, он, обращаясь к Богу, брал сторону человека и, следуя примеру своих предшественников, в споре с Богом отстаивал правоту людей.

Он говорил: «Написано, что „мы были изгнаны из земли нашей за грехи наши“. Вздор! Изгнание предшествовало грехам. Только верни нас, и Ты увидишь — ни один еврей не будет грешить».

В другой раз: «Ты должен покончить с изгнанием, ибо оно само по себе грех и притом самый страшный».

И еще: «Будь нашим отцом, и мы будем Твоими слугами, но мы будем Твоими слугами, только если Ты будешь нашим Отцом».

Он говорил с Богом языком, подобным языку Леви-Ицхака из Бердичева, но пожалуй, с меньшим смирением: «Я не раб, ищущий милости у царя. Я прихожу к нему, как советник — обсудить государственные дела».

Однажды он вскричал: «Владыка небесный, сколько лет мы знаем друг друга? Сколько десятилетий? Так позволь мне спросить: можно ли управлять Твоим миром? Настало время Тебе сжалиться над Своим народом. И если Ты отказываешься слушать меня, то скажи, что здесь, на Твоей земле, делаю я?»

В другой раз он гневно воскликнул: «Почему Мессия не приходит так долго? Не думает ли он, что следующее поколение будет лучше нашего? Или достойнее его? Так я объявляю ему раз и навсегда, что он не прав. Оно будет хуже, много хуже».

Исключительная интуиция давала ему возможность предугадывать будущее. Мир обречен, человечество катится в пропасть. В бездушном и бесплодном мире хаос и грех достигнут космических размеров. И когда забрезжит конец времен, Добро и Зло сольются воедино. Свет будет неотличим от тьмы, рассвет — от заката, молчание — от речи, словеса — от истины, истина — от страха и страх — от смерти.

Да, он был трагической фигурой, ибо ощущал тщету своих усилий. «Настанет день, — сказал он, — когда воцарится невежество. Посредственности будет вольготно на земле и над ней, а от людей с душой и совестью все отвернутся. Даже самый, набожный еврей не сумеет прочесть стих псалма. Я говорю это, чтобы вы знали: так должно быть, и так будет».

Другое предсказание: «Настанет день, когда все народы возненавидят евреев. Их ненависть будет столь велика, столь неистова, что у евреев не останется иного выхода, кроме как отправиться в страну предков, на Святую Землю. И тогда горе нам, и горе им, ибо это и будет началом избавления».

Однажды он объяснил, почему любит соединять людей в браке, но отказывается возносить молитвы о том, чтобы у них родились дети: «Я предвижу — начиная со следующего столетия люди будут обладать такими омерзительными душами, что невозможно будет взирать на них без ужаса. Что ж, мы обязаны принять предначертанное. Но молиться об этом? Нет!»

Вот поразительнейшее из его видений: «Придет день, когда человек перестанет ненавидеть других и самого себя. Придет день, когда явления утратят то, что их соединяет, когда распадется связь между человеком и личностью, предметом желания и самим желанием, вопросом и ответом».

И, наконец, приведем его любимую историю.