Расцвет и упадок государства

Начиная с 80-х годов XVIII в., пришедшие сначала из Франции, а затем из Северной Америки либеральные идеи сумели преодолеть рамки цензуры и начали получать распространение. Однако в лучшем случае они затронули только богатую часть белого населения, gente distinguida

[770], — правительственных чиновников, армейских офицеров, купцов, специалистов и землевладельцев, которые хотя и отказывались давать самоуправление зависимому от них населению, желали его для себя. Когда в 20-е годы XIX в. разгорелась борьба за независимость, к которой подтолкнуло завоевание Наполеоном Иберийского полуострова, она представляла собой всего лишь столкновение одной части белого населения с другой из-за того, кто будет участвовать в управлении. Хорошей иллюстрацией может послужить одно из самых ранних «патриотических обществ», сформировавшееся в Буэнос-Айресе в 1801 г. Членство в нем было ограничено «людьми благородного происхождения с хорошими манерами». В обществе, основанном на расовых предрассудках, это означало запрет на членство для иностранцев, чернокожих, мулатов, zambos

(потомков чернокожих и индейцев), метисов и других людей смешанного происхождения. Хотя запрет на членство метисов впоследствии был отменен, остальные запреты оставались в силе, демонстрируя тем самым, что существует предел, до которого это общество готово снисходить даже ради такого благородного дела, как отнятие власти у Испании[771]. Только в Мексике массы индейцев и полукровок присоединились к восстанию, напугав своих господ, что привело к временному союзу последних с Испанией. Здесь и в других странах результатом стало то, что на смену хозяевам из далекого Мадрида или Лиссабона, пришли те, которые жили рядом и которые оказались даже более жестокими, чем первые.

Как было абсолютно ясно самому Боливару[772], в условиях рабовладения, с одной стороны, и повсеместной бедности, апатии и фактического крепостничества — с другой, было очень сложно создать абстрактное государство — в будущем, которое он предвидел, царили «мелкие тираны». Это было тем более справедливо, что политическим самосознанием обладала очень небольшая часть населения, которая была рассредоточена по множеству мелких поселений, разбросанных по огромному континенту — в отличие от США, где первые колонии протянулись вдоль береговой линии и с легкостью могли вступать в контакт друг с другом. Например, в Бразилии 1823 г. насчитывалось менее 4 млн жителей. На первый взгляд ситуация была аналогична сложившейся в США в 1776 г.; но если последние были нацией процветающих фермеров и городских жителей, то в Бразилии огромное большинство либо было чернокожими рабами, либо представляло собой бесформенную, почти нищую массу людей разных рас, среди которых была довольно высока доля бродяг. Другими примерами могут служить Уругвай, в котором в момент начала борьбы за независимость от Аргентины насчитывалось лишь 60 тыс. жителей, и сама Аргентина, в которой еще в 1852 г. проживало в общей сложности 1200 тыс. человек, включая еще один класс людей без постоянного места жительства — gaushos

[773]. Известно, что в период с 1811 по 1821 г. во всех ставших независимыми странах были приняты конституции. Они наделили правами цветное население, отменили подати и сделали светских граждан равными перед законом (военные и церковь стояли отдельно и имели fueros — привилегии, делающие их неподсудными обычным судам). Однако нельзя одним указом уничтожить дискриминацию, бедность и изоляцию, царившие веками. В Бразилии даже рабство сохранялось до 1888 г.