Ратное счастье

Комбат Фома Фомич хотел меня поселить на своем КП, чтобы «была под руками», как он выразился. Но мне казалось важнее иметь под руками пулеметы и неопытных командиров взводов. Это я без труда доказала начальству и поселилась в центре батальона, в просторной, хоть и неуютной, землянке ротного Самоварова, с полного согласия последнего. Встать в полный рост тут могла только я. Соловей упирался макушкой в бревенчатый потолок. А Петр Иванович Самоваров у себя дома вынужден был ходить внаклонку. Это бы еще ничего. Но ни в одном жилом блиндаже не было спасительных печек-бочек. Отапливались они, как курные избы во время оно,— по-черному. Печурками служили норы-ниши. Если развести костер, дверь надо открыть настежь. Какое уж тут тепло? Стены без жердевой обшивки были скользкие — в изморози, глиняные нары как лед. Но это пока не заботило ни меня, ни Самоварова.

В траншее меня встретил старшина Василий Иванович. Золотой мужик — уже заранее позаботился о деле: раздобыл три пилы и двенадцать лопат. Негусто— по одной на пулемет, но, несмотря на позднюю осень, земля вглубь почти не промерзла. Да и верхний слой еще можно было прогрызть без особого труда.

— А там малые саперные в ход пойдут,— тут же решила я. — По крайней мере, народ согреется.

— Уже,— кивнул старшина. — Два часа как греются. Я тут без вас распорядился. Работают. Да, Воробьева я к Марии Васильевне спровадил. На экспертизу, так сказать. Может быть, и в самом деле авитаминоз— слепота эта самая куриная.

Ну и что?

Оставила на двое суток. Надо, говорит, понаблюдать. Сразу не определишь. Сказала, это бывает отнедостатка витаминов.

Странно, что у одного Воробьева, как по заказу. Ладно, посмотрим. Вот что, дорогой Василий Иванович. Надо поторопить людей. Скоро рассвет. Да и тишина, сами знаете, может взорваться каждое мгновенье. Идите-ка вы на левый, к Серикову. Посмотрите, что он там за два часа наворочал. Подгоните. Я — на правый, к Сомочкину. Встречаемся в центре — у Кузнецова. Если успеем, командиров созовем для последнего наставления, так сказать. Ни пуха„.

Наш теперешний промежуточный рубеж в натуре выглядел как пародия на линию обороны. Строили его наспех не мы — фрицы, и потому все здесь было шиворот-навыворот. Двери жилых землянок — со стороны противника. Амбразуры дзотов нацелены нам в грудь, и приспособить их для боя наскоро нельзя. В них только можно укрыть народ от артогня и бомбежки. Поневоле гвардейцам, которых мы сменили, пришлось использовать открытые площадки. А нам их теперь предстояло укрепить.

Стрелки торопливо перебрасывали глину и землю с верха тыловой стенки траншеи на верх фронтальной, устраивая и укрепляя новый боевой бруствер; углубляли главный ход сообщения, перекрывали бревнами и землей стрелковые ячейки. Командиры взводов вкалывали наравне с солдатами. Павлик Седых со всего плеча орудовал тяжелой кувалдой, дробя верхний слой земли. По всей линии боевых позиций шла незамаскированная торопливая работа: стучали кайла, позвякивали лопаты. В самом ближайшем тылу верещали пилы. Противник, конечно, слышит и, вероятно, думает, что мы прочно встали в оборону, не помышляя о наступлении. Будут ли наступать фашисты — нам точно тоже неизвестно. Однако не зря же майор Корйеев предупреждал: бой — оборонительный или наступательный — будет. А пока они, как и мы, вгрызаются в землю: идет двусторонняя игра в «кто кого перехитрит». Все правильно: готовясь к схватке, укрепляйся.

Это мне и пришлось как следует внушить первому с правого фланга — Сомочкину. Кажется, парня перехвалила. А он и подвел. Называется, укрепился! Снял на дне площадок грунт только на глубину лезвия лопаты да устроил над пулеметами жердевые шалашики на курьих ножках и отдыхает, довольный! Только позицию Пряхина можно было бы со скидкой признать готовой к бою, а остальные три...

Сейчас толкну хорошенько, и все это полетит на солдатские головы! А если снаряд или бомба?! — В землянке ротного Игнатюка я отчитывала Сомочкина, как никогда. — Меня изумляет ваша несерьезность! Ребенок вы, что ли?

Инструмента мало...

Молчать! А малые саперные вам для чего выданы? Нагибаться лень? Стыдитесь: у вас по шесть здоровенных мужиков на пулемет! За два часа дзот можно было построить!.. Раскатать немедленно! Переделать! Дно углубить на полметра! Бруствер поднять. Почему у Пряхина не спросили? Субординация заела? Зазорно с сержантом советоваться? А почему я буквально во всем советуюсь со старшиной и не считаю это для себя унизительным? Где люди? Объявляю боевую тревогу! За работу! Бревен напилить настоящих, а не эти хворостинки. Валерий Иванович,— обратилась я к Игнатюку,— проследите, пожалуйста. Мне надо еще к Серикову. — И опять Сомочкину: — Полтора часа сроку. Пусть руководит Пряхин. Приду.

Игнатюк, хмуря густые брови, укоризненно качал, головой:

Сашок, я ж тебя предупреждал, когда уходил. Что ж ты, брат?

Я думал...

Он «думал»!—передразнила я. — Надо прислушиваться к советам старших! Выполняйте!