Равенсбрюк. Жизнь вопреки

И. Это выставка была ваших фотографий?

Р. Да. Не только моя, это десять стран и от каждой страны. Огромная, ну вы видите даже по размеру, где-то пять метров высоту.

И. Когда вы последний раз были в Равенсбрюке?

Р. Последний раз я была в Равенсбрюке в этом году. Я решила, то есть существует такой фонд Кольбе. Это интереснейшая история. Это бывший промышленник, а также священнослужитель[751]. Когда шла война, то он был как антифашист, но, будучи антифашистом в Германии, он знал, чем это может кончиться. И был все-таки арестован и отправлен в Освенцим. Ведь они как только могли издевались, то есть это вы знаете, трагедия человечества. И когда каждого десятого должны были расстреливать, то этот десятый пал на него, то есть не на него, а на рядом стоящего. И он сказал, как человек, как священнослужитель католической церкви, он сказал, знал ли он этого человека или нет: «Я знаю этого человека, у него дома большая семья. Возьмите меня, а его оставьте». Этот человек дожил до 86 лет. Кольбе расстреляли. Но когда его не стало, то вскрыли его завещание, где было написано: «Кто прошел этот ад, всячески оказывать, где бы этот человек ни был, ему помощь». Промышленность и сейчас работает. И каждый раз этот фонд приглашает на отдых бывших заключенных, но только в основном лагерей смерти. Ну, так как я уже не один год работаю в комитете, то руководство «Кольбе» обратилось ко мне, пригласить двенадцать человек, кого я сочту нужным из лагерей, не только из Равенсбрюка. И вот я нашла, это было, вы знаете, как сложно, потому что, во-первых, возраст, потому что я знала прекрасно, что встреча и с государственными деятелями, и с церковными священнослужителями, и человек должен что-то сказать, и, как говорится, ты должен представлять Россию. Чтобы это был представитель России. Я на протяжении трех месяцев занималась поиском. Вот я их пригласила, сейчас я вам о них расскажу. Две девочки из Волгограда, именно были девочками из Освенцима, у которых до сих пор есть выгравированный номер. Это достойнейшие люди, одна директор школы, вторая филолог, профессор. Дайте, я вам их покажу (показывает фотографию). Вот эти две. Дальше, вот этот человек из Маутхаузена. Этот из Равенсбрюка, и я из Равенсбрюка. Это из варшавского Сопротивления, будучи в Освенциме четырнадцатилетней, ребенком можно сказать еще. Вот это человек очень интересный, это из администрации Горбачева, из Майданека. Вы тоже слышали о нем, да? Вот этот человек из княжеской семьи, будучи совсем ребенком, тоже из Освенцима. Вот из Бухенвальда. То есть вот все, все, с разными судьбами. Вот я их собрала, и в один из дней я с ними отправилась в Равенсбрюк, в музей. Обелиск, вы знаете тоже.

И. Да, я был в музее.

Р.

Вот это было в 1984 году. Ну здесь мы еще все молодые были. (Смеется.) Вот это я, это актриса, она и сейчас с мужем… Я вам так много могу рассказывать, лучше задавайте вопросы. Это озеро, куда ссыпали пепел.

И. Это рядом с Фюрстенбергом[752]. Мы с вами остановились на том моменте, когда немцы пришли в город. Вы в принципе сказали, что сначала ничего не изменилось, особенно для интеллигенции.

Р. Ну, вы знаете, это сложно сказать. Однажды я шла по городу, по центральной улице, и вели преподавательский состав институтов. Но, как ни странно, много из преподавательского состава евреи. Это уже потом стало известно, они же не расстреливали… И в Сталино, Донецке, не было гетто, они вели их в затопленные шахты и там топили просто людей, пока все не погибли там. Поэтому принято у каждого человека, если он человек, приходить… приходить к могиле близких. Я переступить город не могла всю жизнь. (Плачет.) Как бы меня ни уговаривали близкие, что поедут со мной, но я так и не смогла. Вот так я видела. Или же расстреливали и обливали известью потом.

И. Прямо на улицах?

Р.

Да.

И. А немцы создавали в городе свою какую-то администрацию? Они использовали местное население, им кто-то помогал?

Р. Да, конечно, к сожалению.

И. Они сами, эти люди, вызывались?

Р. Это я не знаю. Вы знаете, мне не до этого было, чтобы интересоваться еще такими подонками. Вот я вам рассказываю о семье Минаевых, которые делали все, все, чтобы спасти, вот родители моей подруги. А когда они, допустим, боялись, потому что жила еще в городе первая жена моего брата. И Лена говорила, Верина мама: «Давай, может быть, некоторое время ты будешь у Ларисы». И была такая, ну как вам сказать, вот такая вот маленькая каморка, и я там сидела в этой каморке. А вечером приходили немцы: танцевали, развлекались, и я не могла этого выдержать. И я просила, чтобы меня оттуда забрали, после всего, что случилось с родителями. Вот два контраста. А когда брат после освобождения, то есть уже после демобилизации, когда ему рассказали об этом, не я рассказала, потому что брата я через десять лет только увидела, он к ней, конечно, не вернулся больше. Вы знаете, если говорят сказка «Тысяча и одна ночь», то жизнь больше чем тысяча и одна ночь, каждый раз всплывают какие-то подробности.