Равноправные. История искусства, женской дружбы и эмансипации в 1960-х

На следующей неделе Плат вернулась в темную аудиторию, полагая, что она — лучшая поэтесса в классе Лоуэлла. Сильвия вела учет соперниц, составляя списки в своих дневниках: «Высокомерная, я думаю, что написала строки, которые дают мне право быть Главной Поэтессой Америки… Кто соперницы? Ну, в исторической перспективе — Сапфо, Элизабет Баррет Браунинг, Кристина Россетти, Эми Лоуэлл, Эмили Дикинсон, Эдна Сент-Винсент Миллей, — и все они мертвы. Сейчас: Эдит Ситуэлл и Марианна Мур, стареющие великанши и поэтические крестные матери. Вернее: Мэй Свенсон, Изабелла Гарднер и, ближе всего, Адриенна Сесиль Рич — которые скоро окажутся в тени этих восьми моих стихотворений»75. Плат следила за соперницами как браконьер, выслеживающий дичь: действовала неутомимо и грамотно маскировалась. За благородной осанкой и скромным изяществом таилась неистовая жажда признания.

К собственному удивлению, Сильвия вскоре обнаружила, что Лоуэлл больше прочих ценил эту сумбурную Секстон. Казалось, он заворожен ею, но не так, как другими красивыми женщинами (у него было много романов на стороне, отношений, с которыми его жена, писательница Элизабет Хардвик, справлялась столь же умело, как и с прочими маниакальными эпизодами мужа). Но на этот раз Лоуэлл демонстрировал истинное уважение к голосу Секстон, мастерству владения которым она училась той зимой, к ее исповедальной поэзии. Энн начала писать не так давно, а к классу Лоуэлла присоединилась только в сентябре 1958 года, но у нее уже был дар к созданию образов. Она выражала сложные чувства просто и искренно. «У нее есть очень хорошие вещи, и она их успешно дорабатывает, хотя есть и много слабых»76, — подмечает Плат в своем дневнике.

Когда Лоуэлл начал зачитывать некоторые из своих еще недоработанных стихов в классе, Плат стало понятнее, почему он восхищается Секстон. Этот образованный, прославленный поэт писал о своих родителях, о своем супружестве и даже о своей душевной болезни. Студентов, изучавших творчество Элиота, поэта, который сделал ставку на ценность «безличности» в искусстве, шокировали и будоражили новые сочинения Лоуэлла. Похоже, камерная семейная жизнь стихотворца могла стать подходящей темой лирической поэзии.

Одобрение Лоуэлла много значило для студентов. В 1959-м он был самым уважаемым поэтом Америки. Он был консультантом по поэзии при Библиотеке Конгресса и лауреатом Пулитцеровской премии в 1947 году (а затем и в 1974). Как-то раз Дилан Томас возложил на голову Лоуэлла руки. А поскольку предки Роберта приплыли в Америку на «Мейфлауэр», некоторые бостонские снобы полагали, что родословная Лоуэлла столь же безупречна, как и его сонеты.

Вызов для кого-то вроде Плат — молодой поэтессы и ученицы Лоуэлла, жаждущей приобщиться к гению поэзии, — заключался в том, что Роберту не нравились женщины-писательницы. Он делил писателей на две категории: «главные» — Вордсворт, Томас, Стивенс — и «второстепенные». Практически все поэтессы-женщины, за несколькими исключениями, были «второстепенными» писательницами. Он хвалил свою подругу Бишоп — невозмутимая и наблюдательная, она внедрилась в мужской канон, — а также Марианну Мур, которую однажды на мероприятии представил как величайшую женщину-поэта (Лэнгстон Хьюз, который присутствовал в зале, вскочил на ноги и выкрикнул, что Мур — величайшая негритянская женщина-поэт.

Не многие оценили иронию)77.

Особенно презрительно Лоуэлл отзывался о поэтессах, которые писали о жизни женщин, например Рукейзер и Дениз Левертов. Когда Секстон открыто выразила свое несогласие с позицией Лоуэлла, представив ему стихотворение поэтессы и редактора Кэролин Кизер, в котором автор обвиняла мужчин вообще и Роберта в частности в неуважении к женщинам-писательницам, Лоуэлл сказал только: «Каролин Кизер красивая девочка»78.

Мизогиния была обычным делом в писательских кругах. Кэтлин Спивак — поэтесса, учившаяся в Бостонском университете вместе с Плат и Секстон, — вспоминала, что «там все принадлежало мужчинам!»79 Женщины часто брали на себя роль преданных жен поэтов: они печатали рукописи и помогали мужьям справиться с неуверенностью. В книжных магазинах на Гарвардской площади мужчины отдыхали на диванах, общаясь только между собой, а женщины суетились вокруг них. А те женщины, которые все-таки писали сами, видели друг в друге конкуренток. Даже успешная, уважаемая поэтесса Адриенна Рич, обладательница престижной Йельской премии молодых поэтов 1950 года, беспокоилась о том, что ее превзойдет какая-нибудь молодая выскочка. «Мне конкуренция в литературных кругах казалась чрезвычайно дефеминизирующей»80, — вспоминала она позже.