Раз и навсегда

– Может быть, я и «экзальтированная» особа, но не такая уж дурочка, чтобы бросить вас.

Джейсон на секунду расслабился, но тут же снова пришел в ярость.

– Где, черт возьми, ты была? – зашипел он.

Виктория пожалела до смерти перепуганных слуг и сокрушенно сказала:

– Ты, конечно, вправе отругать меня, и я заслуживаю этого, но, надеюсь, не на глазах у прислуги.

Джейсон так лязгнул зубами, что все вокруг застыли, на скулах у него заходили желваки, но он сдержал себя и жестом отпустил слуг. В напряженном молчании те поспешили из кабинета, и последний из них закрыл за собой дверь. В тот же миг Джейсон взорвался.

– Ты идиотка! – сквозь зубы бросил он. – В поисках тебя я обшарил все окрестности.

Виктория смотрела на его прекрасное, одухотворенное, со следами жизненных невзгод лицо с сурово сжатыми чувственными губами, но мысленно видела перед собой беспомощного грязного мальчугана с темными кудрями, которого выпороли за то, что в него «вселился бес». От острой жалости у нее застрял ком в горле, и она невольно коснулась кончиками пальцев его щеки, как бы пытаясь разгладить горестную складку, залегшую у рта.

– Мне очень жаль, – огорченно прошептала она.

Джейсон отшатнулся от нее, и его брови сошлись над злыми зелеными глазами.

– Тебе жаль? – ядовито усмехнулся он. – Кого именно? Людей, которые до сих пор под дождем тебя ищут? – Он отступил, как если бы не мог вынести ее близости, и подошел к окну. – Или лошадь, которую я загнал насмерть, когда искал тебя?

– Ты напрасно подумал, что я ухожу навсегда, – дрожа, прервала его Виктория. – Я никогда бы этого не сделала.

Он повернулся к ней и окинул ее ироническим взглядом.

– Учитывая, что вчера ты сделала попытку бросить меня у алтаря, а сегодня утром требовала развода, мне представляется, что твои последние слова как-то не вяжутся с этим. С чего это вдруг такое странное проявление верности?

Несмотря на его напускное желчное безразличие, Виктория различила напряженную интонацию в его голосе, когда он упомянул о том, что она собиралась бросить его у алтаря. От жалости у нее заныло сердце: она так обидела его – он не сможет этого забыть!

– Мой господин… – тихо заговорила она.

– О, ради всех святых! – оборвал он. – Перестань называть меня своим господином и не пресмыкайся. Терпеть этого не могу!

– Я не пресмыкаюсь! – ответила она, а мысленно видела, как он стоит на коленях под ударами черного свистящего хлыста. Ей пришлось прочистить горло, прежде чем она смогла продолжать: – Я лишь собиралась сказать, что мне очень хотелось отвезти еду в сиротский приют. Мне ужасно жаль, что я доставила тебе столько волнений, и обещаю, что больше это не повторится.

Он смотрел на нее, и по его лицу было видно, что его переполняла злость.

– Можешь делать все, что тебе вздумается, Виктория, – устало сказал он. – Женившись на тебе, я допустил самую большую ошибку в своей жизни.

Виктория поразмыслила над сказанным и, решив, что пока он находится в таком настроении, нет смысла спорить, извинилась и вышла, сославшись на то, что ей нужно переодеться. Джейсон не ужинал с ней в этот вечер, и она ушла спать, предполагая, что он наверняка придет к ней ночью, хотя бы потому, что так хочет сына.

Но Джейсон не пришел ни в ту ночь, ни в последующие три ночи. Он прибегал ко всяческим уловкам, только чтобы не видеть ее. Целыми днями он работал в своем кабинете, диктуя письма секретарю мистеру Бенджамину и встречаясь с людьми, приезжающими из Лондона, чтобы потолковать с ним о капиталовложениях, отправке грузов и самых разнообразных коммерческих сделках. Если он сталкивался с Викторией в столовой или случайно проходя мимо, то здоровался с ней вежливо, но отстраненно, как будто они были чужими друг другу.

Когда через несколько дней он закончил работу, то собрал вещи, переоделся и отбыл в Лондон.

Поскольку Кэролайн находилась на южном побережье у одного из своих братьев, жена которого должна была вот-вот родить, Виктория большую часть времени проводила в приюте, играя с детьми, или посещала жителей деревни, которые чувствовали себя в ее обществе уже достаточно свободно. Но как она ни старалась отвлечься, ей было очень тоскливо без Джейсона. В Лондоне он уделял ей массу времени. Сопровождал почти повсюду, где она бывала, на балы, рауты, в театр, и хотя не часто находился рядом, она знала, что он где-то неподалеку, не спускает с нее глаз и вовремя придет на выручку. Ей не хватало его поддразнивания, заботы и даже грозных взглядов. Ведь с той поры, когда пришло письмо от матери Эндрю, Джейсон стал ее другом, и не просто другом, а, пожалуй, самым близким человеком.

А теперь он вел себя словно вежливый сосед, подчас испытывающий необходимость встретиться по соседским надобностям, но намеренно и упорно держащийся в отдалении. Виктория понимала, что он больше не злится на нее; просто он вычеркнул ее из своей жизни, будто ее и нет вовсе.