Разбег в неизвестность

Лучший переговорщик и снабженец страны, Анастас Иванович Микоян никак не мог привыкнуть к новой роли Генерального секретаря ЦК КПСС. Чуть не полсотни лет, проведенные в тени более сильного лидера, невольно наложили на него свой неизгладимый отпечаток[46].

Но положение обязывало. Свою роль арбитра в отношениях Шелепин – Брежнев Анастас Иванович осознавал прекрасно, опыта старому коммунисту было не занимать. Присутствовало и понимание, что влияния «союза противоположностей», как называли за глаза Шелепина – Косыгина – Воронова, вполне может хватить не только для смещения с высокого поста, но и вообще для отправки на пенсию. Если не хуже.

Нужно было лавировать между сложившимися центрами силы в ЦК, сохраняя дистанцию от любого из них. Конечно, идеальным стал бы вариант постепенного усиления собственного влияния и, вполне возможно, обретение реальной власти. Мечта оказалась необыкновенно близкой. Но Анастас Иванович не питал иллюзий, на восьмом десятке[47]

сколачивать свою группу поздно. Да и многовато компромата скопилось у «соратников», начиная от чудесного спасения из ситуаций, когда он пребывал в роли «27-го бакинского комиссара»[48] и организовал продажу ценностей из Эрмитажа, до подписей под расстрельными списками времен Иосифа Виссарионовича. Последнее было не слишком страшно при Хрущеве, то поколение партаппаратчиков физически не могло миновать кровавой карусели. Но «комсомольцы» в ней практически не успели принять участие, а документы на этот счет в ведомстве Семичастного имелись во всех смыслах убойные.

Основная цель товарища Брежнева была более-менее понятна любому в ЦК. Официально – вести СССР к новым успехам, свершениям и прочему торжеству коммунизма. Реально – без надрыва работать самому и не мешать другим по мелочам. Цинично, но, что греха таить, очень востребовано на пятидесятом году Советской власти. Люди просто устали от метаний и страха, ЦК ощутимо постарел, средний возраст перевалил за шестьдесят лет. Но отказываться от постов никто не пытался, за каждым тянулся широкий шлейф соратников. Они же первые не поймут, затопчут, как промахнувшегося вожака волчьей стаи. И будут по-своему правы – при невообразимом выходе на пенсию члену Президиума оставят хотя бы дачу и спецснабжение. Но для обычного члена ЦК КПСС надеяться на что-то большее, чем персональная пенсия и квартира, не стоило. Триста рублей в месяц[49], – это неплохо, но… Совсем не то.

С другой стороны, истинные планы Шелепина были совершенно непонятны. Вернее, все казалось очевидным еще в прошлом году. Микоян даже немного сочувствовал «комсомольцам», наблюдая, как опытный Леонид Ильич последовательно вышибает из-под их ног опору за опорой. Неожиданно ситуация перевернулась с ног на голову. Бывшие соперники стали соратниками. Непримиримые враги действовали в одной команде. Главное, сам Железный Шурик изменился до неузнаваемости, стал намного гибче, ближе к людям, целеустремленнее. В нем пробудился настоящий дар предвидения. Куда-то делись политическая наивность и идеализм, а вместе с ними исчез так пугавший советскую номенклатуру сталинизм. По ЦК кто-то даже пустил несмешную шутку, что Шелепин не иначе как увидел призраков, словно Эбенезер Скрудж[50]

.

Поэтому Анастас Иванович считал необходимым срочно «прояснить позиции» несколько глубже, чем это проходило при общении в коридорах и кабинетах Старой площади. И лучше всего было сделать это с Косыгиным, все же почти четверть века в одной упряжке. В то время как Шелепина Микоян почти не знал и по-прежнему опасался. А Воронов всегда был товарищем ограниченным и излишне прямым. Если что не так – упрется, как осел, нипочем не договориться.

Случай не заставил себя долго ждать. Из-за нового поста Генерального секретаря ЦК КПСС, введенного параллельно с Первым секретарем, вышел небольшой казус с крымскими госдачами. Основную, номер один, построенную в тысяча девятьсот пятьдесят пятом в Нижней Ореанде для Хрущева, Брежнев отдавать не захотел. Надеялся, что Шелепин поссорится с Микояном из-за президентской[51] «двойки» – заметно более удобной, однако не такой статусной. Но не получилось, Александр Николаевич с удовольствием остался в привычной «семерке» Чаира. В свою очередь Анастас Иванович сделал жест взаимной уступки и выразил готовность в любой момент отдыхать в привычной «обычным» секретарям ЦК «семерке», хотя бы и прямо в этом году.

Подгадать свой отпуск ко времени косыгинского было несложно. А любимая Алексеем Николаевичем «пятерка» граничила заборами с «семеркой». В общем, летом тысяча девятьсот шестьдесят шестого года можно было частенько видеть премьера и генсека лежащими рядом на пляже или прогуливающимися по живописным окрестностям[52]. Нельзя сказать, что лидеры СССР часто говорили о политике или экономике, скорее наоборот. Но порой там, где рядовые советские отпускники видели лишь повод перекинуться парой-тройкой слов, вожди походя намечали грядущий курс огромной страны.