Разбитое сердце королевы Марго

– Не знаю. Наверное, не может… я долго не решался тронуть Людочкины вещи. Анна собрала их. Убрала, чтобы меня не тревожить… однажды все-таки забрался в ящики. Там много всяких мелочей… и то мое колечко, которое Галине дарил. И Людочкин дневник. Розовая тетрадочка, в которой… я многое узнал. Почему он не забрал этот дневник? Не знал о нем? Или рассчитывал, что я прочту и наконец пойму, что было не так… она подробно расписала о том, как встретила меня… отнюдь не в химчистке. Она следила за мной. Наблюдала. Решалась… выбирала. Ей нужен был муж, который сможет ее содержать. У меня были карьера, квартира, деньги… и она решила, что я ей подхожу. Она дала мне… я не знаю, что, Людочка даже в дневнике называла это «маминым подарком». И обрадовалась, когда он подействовал. Она была совершенно уверена, что я никуда не денусь. А потом появилась Галина. Людочку это обеспокоило. И она… она сделала так, что Галины не стало.

Теперь он говорил ровно, казалось, равнодушно.

И глядел мимо Настасьи.

– Последние записи… ей казалось, что у нас замечательная семья. И значит, предсказание не сбудется…

– Какое предсказание?

– Я спросил о нем у старика. Отправился к нему с дневником… с требованием все прояснить… и пригрозил, что уеду, увезу Варвару так, что они никогда больше ее не увидят. И он… нет, не испугался. Думаю, если бы я и вправду решился уехать, умер бы.

Он и вправду верил?

Верил, наверное, и боялся. Его страх Настасья ощущала остро, и сама начинала бояться, пусть бы и не было ни одной причины.

– Не скажу, что разговор получился простым, мне ответили на некоторые вопросы. Женщины их рода… ты же знаешь, иногда говорят про таких – роковые. Они способны получить любого мужчину, которого только захотят. Но беда в том, что если мужчина им надоест… наскучит… он умрет.

Вот так просто?

Настасья все равно в подобное не верит.

– Он сказал, что началось все с Маргариты Валуа… она была очень… странной женщиной, я читал о ней… потом читал… не в романе Дюма, тот был большим выдумщиком, писал истории, за которые хорошо платили. Настоящая Маргарита была иной… ты знаешь, что она носила с собой сердца поклонников? В прямом смысле. Ла Моль, де Бюсси… многие иные, кто погиб по ее вине. Она помнила о них… сердца вырезали, бальзамировали.

Тогда Настасью затошнило, не от безумной Маргариты Валуа, о которой она только и знала, что та была королевой, но от фанатичного блеска в глазах мужчины.

– Я многое читал… она всегда получала то, что хотела. Всегда! И Людочка была такой же… а потом она умерла… она не могла предположить, что умрет… но мне, наверное, повезло… да, я ведь жив?

– Извините, я…

– Уйдешь. И попытаешься спасти своего жениха. Только он уже не твой совсем. Варвара пошла в мать, я пытался ее образумить. Пытался избавить от проклятья, но она сама не желала избавляться! Она была непослушной девочкой… наверное, временами я был слишком строг… и да, я бил ее.

Он признался, не испытывая ни малейшего сожаления.

– Мало бил… смирение… ей никогда не хватало смирения… и плоть ее взывает к пороку… она молилась неискренне… я говорил, что Господь способен спасти, а она смеялась только… теперь вот совсем ушла… мне жаль твоего парня.

Он поднялся и тихо сказал:

– Его не спасти.

– Вы не поверили? – Саломея шла по дорожке, узенькой и грязной. А Настасья держалась рядом, она брела, глядя исключительно себе под ноги, и присмиревший Шаман, верно, почуявший настроение хозяйки, трусил, то и дело поглядывая на Саломею.

В синих собачьих глазах ей виделся упрек: пришла и расстроила.

– Не поверила. Тогда – не поверила. Знаете, все это… как в сказке почти, где колдунья очаровывает принца, и только поцелуй истинной любви может его спасти.

Она хмыкнула:

– Я поцеловала Андрея… нет, не подумайте, что действительно надеялась спасти Андрея таким вот способом… а может, и надеялась. Не знаю! Я тогда вообще, кажется, утратила способность мыслить здраво. Подкараулила, дождалась, когда он останется один… бросилась и… поцеловала.

Настасья густо покраснела.

– Сейчас мне стыдно, а тогда… он меня оттолкнул. С силой оттолкнул, и я упала в грязь. Помню, как раз дождь прошел, лужа… возле его подъезда всегда лужа собиралась, и я в нее полетела. В светлом плащике, в платьице легком… с прической, с макияжем… а он, вместо того чтобы руку подать, помочь, стоит и кричит… он мне тогда столько всего наговорил… хотелось бы верить, что сожалел, но сомневаюсь. А позже еще Варвара позвонила, просила успокоиться. Я ей и ответила… накипело на душе… сорвалась безобразно совершенно…

– И поэтому пытались кислотой облить?

– Что? – Настасья споткнулась на ровном месте. – Она вам такое сказала?!

– Да.

– Я ее кислотой… вы… вы же не верите в эту чушь?! Нет, я, конечно, любила Андрея, и мне было больно, обидно… неприятно, что он поступил со мной подобным образом… и на нее я злилась, тут и говорить нечего. Только одно дело – злиться, а другое… кислотой… я ведь не девочка из заводского района, которая привыкла все проблемы решать силой. И пусть меня тянуло расцарапать Варьке личико, но я умею сдерживаться…

Она прикусила губу.