Разбитое сердце королевы Марго

– Скорее. – Дорогой Эркюль спешил, увлекая Маргариту за собой, не обращая внимания на то, что в наряде ее пышном, с длинным шлейфом, она не способна быстро идти и тем более бежать. – Они застрелили Колиньи…

– Кто?

– Не знаю. – Эркюль желал одного – поскорей укрыться в королевском дворце, который, хоть и не виделся ему совсем уж безопасным, был всяко безопасней парижских улиц.

Колиньи любили и гугеноты, и католики, а и тех и других ныне было довольно, и город представлялся Эркюлю огромной пороховой бочкой, которая вот-вот рванет.

Он чуял грядущую грозу, как чуяла сама Маргарита, пусть и не отдавала себе в том отчета.

– Дорогая сестрица, – сказал Эркюль в экипаже. – Будьте сегодня крайне осторожны… постарайтесь поберечь себя…

Он замолчал, явно обдумывая следующие слова, не зная, имеет ли право произнести их, но все же, движимый если не любовью, то искренней симпатией, произнес:

– И своего супруга. Сдается мне, что нынешняя ночь будет жаркой.

Маргарита поняла, что говорил он вовсе не о погоде.

Та ночь запомнилась ей красным цветом.

Красный она никогда особо не жаловала, полагая, что тот придает белой ее коже неприятный мертвенный оттенок. А вот матушка, помнится, в свое время весьма к этому цвету тяготела. Конечно, ныне она облачалась в траурные наряды, хоть и вряд ли действительно горевала по своему несчастному супругу.

Во всяком случае, Маргарита в ее горе не верила.

Она вообще не верила матушке, и когда та подошла, чтобы поздравить дочь, едва не отшатнулась: от матушки пахло кровью.

– Что с вами, дорогая? – От цепкого взгляда Екатерины Медичи не укрылось, что дочь ее пребывает в состоянии возбужденном, нервозном.

– Ничего, матушка… – Маргарита поклонилась. – Я переживаю из-за свадьбы… она испорчена… и что теперь будет?

Екатерина точно знала, что будет теперь.

Гугеноты, язва в истинно католическом сердце ее, не простят покушения на Колиньи, тем более что по Парижу разнесся слух, будто адмирал Франции умер.

Будет бунт.

Всенепременно будет и захватит весь Париж, который только и ждет повода, чтобы выплеснуть свой гнев. И гнев этот, и думать нечего, направят против королевы.

Столько лет уж минуло, а они все не смирились, не привыкли к тому, что Екатерина, отдавшая годы жизни своей, родившая их никчемному королю семерых детей, была чужда им. Нет, нельзя давать повод для бунта. Или же подавить его следует в самом зародыше.

– Ничего, дорогая. – Екатерина поцеловала бестолковую свою дочь. – Не бери в голову…