Разбитые звезды

Я помню запах мыла, сопровождавший нас на пути в больничное крыло. И не резкий запах медицинского обеззараживающего средства, а легкий, невесомый, чистый запах обычного мыла – из прачечной.

Значит, я недалеко.

Сейчас здесь не пахнет мылом, зато остро пахнет чем-то другим. Будто бы испорченной едой, приходит мне в голову. Такое чувство, что пахнет, как в хранилище мяса, в котором неделю не работало электричество, и мясо протухло. Но запах слабый.

Светящаяся палочка угасает. Нужно идти быстрее. Скоро нужно проверить Тарвера. Посмотреть его бинты, силой влить в него воду и надеяться, что он по ошибке не примет меня снова за врага. При мысли об этом у меня пульсирует синяк на щеке.

В свете гаснущей палки я вижу только на шаг вперед. Завтра нужно не забыть зарядить фонарь на солнце. Завтра? Еще ведь ночь, да?

А может, уже наступило завтра.

Возвращайся, настойчиво твержу я себе. Просто возвращайся прямо сейчас.

У меня странное чувство, почти суеверный страх: если я оставлю Тарвера дольше, чем на три часа, за эти несколько минут, что меня нет, он умрет. Но если потратить время на то, чтобы вернуться, проверить Тарвера и снова лезть сюда, а не искать лекарства, то и в этом хорошего мало.

Я иду дальше.

Пол здесь ровный, поэтому я перехожу на медленный бег. Наш поход к кораблю хорошо натренировал меня: хотя уже два дня, как я сплю не больше пары часов подряд, мне все равно хватает сил бежать.

И вдруг впереди разверзается пропасть. Я так устала, так хочу спать, что не замечаю ее. И не успев осознать, что нужно остановиться, падаю…

…на что-то мягкое, и оно заглушает звук удара. Я роняю светящуюся палку и хватаю ртом воздух: внезапно на меня накатывает приступ тошноты. Пахнет тухлым мясом, и тошнит меня из-за него, а не после падения. Здесь запах сильнее. Гораздо сильнее…

Я откатываюсь от того, на что приземлилась, и поднимаюсь на ноги.

Еще не оправившись от потрясения, я мысленно отмечаю, что все кости целы. Тарвер убил бы меня, узнай он, что я была так неосторожна. Будь он здесь.

Я поворачиваюсь на свет палочки, которая выпала у меня из руки при падении, и застываю на месте.

Лицо. Тусклый зеленоватый свет обрисовывает впавшие щеки, пустые, застывшие глаза, блестящие зубы, которые видно сквозь приоткрытый рот.

Заорав, я пячусь и падаю на пол. Прижимаюсь лицом к холодной железной решетке в полу и судорожно хватаю ртом воздух, пытаясь не дышать носом. Запах в хранилище такой сильный – господи, это ведь гниющее мясо, правда? – что на мгновение мне кажется, я вот-вот потеряю сознание. Я чувствую этот вкус во рту.

Шатаясь, поднимаюсь на ноги и бегу. Так темно и страшно, что я врезаюсь в стены и натыкаюсь на углы. Наступив на что-то, подворачиваю ногу, но удерживаю равновесие. Знаю: если упаду – больше не поднимусь.

Что-то мягкое. Что-то гниющее. Что-то мертвое.

Корабль – это не лабиринт – могила.

Одежда и волосы цепляются за торчащие повсюду острые края обломков. Но я бегу все глубже и глубже в разрушенную часть корабля, и в голове бьется отчаянная мысль, что мне отсюда не выбраться – я провалилась слишком глубоко.

Вдруг я задеваю рукой торчащую арматуру, и меня отбрасывает в сторону, к стене. Я хрипло, истошно кричу.

Я нащупываю дверную ручку и, повернув ее, оказываюсь в тесном помещении. Закрыв дверь, сползаю на пол, заставленный ведрами и швабрами, и нахожу на ощупь фонарь. Его теплый золотистый луч, хоть и тусклый, освещает комнатушку – судя по всему, чулан уборщика. На удивление здесь все цело, метлы и швабры выстроены в ряд.

Сердце рвется из груди, и я опускаю голову на колени, стараясь ровно дышать. И думать о чем угодно, только не о том, что ждет снаружи – разбухшие трупы с остекленевшими глазами.

Раз… Господи… Два. Три. Четыре… Что-то хрустнуло, когда я упала на тело. Я что-то в нем сломала. Будто бы хрустнула мокрая ветка. Нет… Нет. Пять. Шесть. Семь… Он презирал бы меня за то, что я убежала. Восемь. А вдруг среди этих тел есть тело Анны?.. Боже мой… Нет. Девять. Десять. Одиннадцать… Соберись, мисс Лару. Двенадцать. От тебя никакой пользы, пока ты сидишь в чулане для метел. Тринадцать. Четырнадцать. Не недооценивай себя. Многие солдаты справились бы гораздо хуже тебя, я знаю. Пятнадцать.

Я считаю до двадцати и только потом открываю глаза. Луч фонаря подрагивает от каждого моего вдоха, и каждый дается мне через силу. Меня бьет дрожь. Но тьма больше меня не душит.