Разбой

– Про то, что тогда в лунном кратере нашли, не вспоминаем, – отрезал мистагог. – Просто говорим, окрестности наши непусты и небезопасны. Можешь ещё сказать, хотите оказаться, как кайсане Синей Земли? С копьями против бронеходов? – Так с кайсанами было сложнее, – возразил было Самбор, садясь за соседний столик. – Тингу сложно не надо, тингу надо просто, но с чувством. Ещё, спросит кто: «А ты уверен, что расчёт правильный»? Про вероятности не говорим, не поймут. Говорим, что Ардерик с Осфо перепроверили и ошибок не нашли. Стой. Если про Ардерика Обезображенного разговор пойдёт, я в мой черёд добавлю, что токамак с вихреподавлением – его последняя воля, а вы трое, как свидетели, подтвердите. Корчмарь поставил на столик поднос со свёрнутыми в трубочки рушниками, обнёс собравшихся ергачом, водрузил перед Самбором и Меттхильд дымящуюся миску на деревянной подставке, снабдил картинно разодетую парочку двумя небольшими трезубцами, чтоб выуживать колбаски из сырного расплава, и заварил в стеклянном цилиндре с поршнем чимар для мистагога. Волчица подняла голову, втягивая ноздрями запахи. – Удар по жадности, удар по страху, – повторил Самбор. – У Виламира Парящего всё-таки было красивее… «Если ты хочешь построить корабль, не начинай с раздачи подрядов на лес, а сперва сделай»… «…Чтоб смертные затосковали по бескрайнему морю[237]

«, – закончил мистагог. – Только по бескрайнему небу, в нашем случае, тот, чьи советчики – страх и жадность, не затоскует. А нам как раз его золото нужно. – Да и без подрядов на лес не обойтись, – согласился поморянин. – Если только корабль не строить из армоцемента. – Или изо льда, как Кромфрид Щука, – добавила Кая. – Лосося? – доверительно шепнул Вамбе корчмарь. – Сноргландского, с тмином, перцем, мёдом, и горчицей? Пришлось кивнуть и принять ноздреватый блин, обёрнутый вокруг куска копчёной рыбы, обмакнутой в подливу. – Можно, мистагог? – Меттхильд поддела трезубцем колбаску и вопросительно глянула в сторону Гроа. – Только из моих рук, – старец взял протянутое мечницей орудие, подул на колбаску, стряхнул с зубцов на ладонь, и протянул волчице. Та ткнулась носом мистагогу в руку, с мокрым звуком подобрала вкусность, и упоённо зачавкала, наполовину прикрыв невидящие глаза. – Поволян Буреславович, правду ли говорят, что она к тебе сама из Креслинского леса вышла? – спросила Меттхильд. – Если бы, – чело мистагога прорезала складка. – Тому полторы дюжины лет, если не больше, мы испытывали на Уседоме неодимово-гранатовый лучемёт со спиральной накачкой. Схема накачки, кстати, твоего отца наработка. Длину волны уполовинивали сегнетоэлектриком[238]

, чтоб работал на второй гармонике. Куда отсвечивает длинная волна, не проследили, деревья подожгли, зверей да птиц ослепили. Кудесник, что был хранителем Креслинского леса, на нас виру наложил – каждому, кто участвовал в испытании, взять покалеченную зверюшку или птицу, и за ней ходить, пока не помрёт. Сеймур филина палёного получил, а мне вот волчица досталась. Мистагог выудил из миски ещё одну колбаску и вернул трезубец Меттхильд, вновь положив еду на ладонь левой руки. Сожрав угощение, Гроа благодарно лизнула старца, тот принялся чесать ей загривок. – Самбор, вот ещё про что вспомним. Едва тинг разойдётся, в тот же вечер свои листы непотребные с отпечатками от кружек и винными пятнами перепишешь набело, а наутро же отправишь в «Радения софистов филофизических мистерий». – Может, подождёт? Хоть до новой луны? – Кто знает, куда ещё ты влезешь до новой луны. Знание только тогда в безопасности, когда оттиск лежит в каждом мистерионе и в каждой библиотеке! Наутро после тинга! Так?

– Так, учитель! – ответил поморянин скорее обречённо, нежели со рвением. Окончательно осчастливив креслинскую волчицу лаской, мистагог потрепал ей уши, утёр руки влажным рушничком с подноса, и поправил очки, сдвинув дужку между стёклами на самый кончик носа. Затем мудрец оглядел пеплинскую парочку, словно видя обоих первый раз в жизни, и осведомился:

– Чада мои, и это ваш выбор платья для тинга? Сперва Вамба, отвлечённый сложностью вкуса лососины с подливой, не понял сомнения в голосе мудреца. Если прикинуть только на вес, на расшивку одежд поморян пошло никак не менее марки самоцветов (и вдвое против того в драгоценных металлах!). – Ещё шубка, если будет холодно, – сказала Меттхильд. – Самбор подарил, из настоящей тануки, а ворот – винландский лютоволк! Поволян улыбнулся и покачал головой: – Красный кунтыш и Мествинов охабень с колошенским шлемом здесь на борту, я надеюсь?