Разбой

– Вы, мудрые мужи, только что поняли, а с остальными что делать-то? Ты сам говоришь, грядёт катастрофа, как в прошлые времена? – Да, но у теперь у нас есть важное преимущество! – Какое? – Теперь мы вооружены знанием законов истории! Это даёт надежду наконец разорвать цепь падений. Надежда есть, надежда есть для всех. Лицо Курума просветлело, морщины печали и сосредоточения на его огромном лбу разгладились. – Даже те псоглавцы, что всё сидят в Синей Земле, когда ноги твоих родичей ступают по снегам Драйгена… И для псоглавцев есть надежда. Ну что, последнюю книгу Хродберта Темнокожего ты читал? – Не успел. Хродберт обещал наведаться к нам в Пеплин в конце лета и кинохронику показать. На этот раз, он пять лет прожил в Нотэпейро[281]

среди диких зверей! Взгляд Хельги продолжали радовать красоты заповедного Тиховольского леса, в то время как её мысли обратились к упомянутому учителем естествоиспытателю. Хельга видела его только один раз, когда и она, и Самбор, и Меттхильд ещё были аколитами, а Хродберт только что вернулся из путешествия на юг Синей Земли, на несколько лет там потерявшись, пока его не нашёл Мествин Альбатрос, отец Самбора. Заросший от глаз дикой курчавой бородой естествоиспытатель и испытатель силы собственного везения сам напоминал предводителя неизвестного науке племени. Видимая в обрамлении буйных волосяных зарослей часть лица загорела дочерна, а синие глаза излучали полубожественную-полубезумную харизму. Доклад Хродберта был настолько заряжен той же харизмой, что каждое слово казалось понятным, но через четверть часа Хельга не смогла бы пересказать его даже в самых общих чертах – что-то про терионейропсихологию. – Пять лет, – повторил Курум. – Всё это время, Темнокожий следил за одной и той же стаей псоглавцев, за кем уже наблюдал последние полторы дюжины лет. Десять лет назад, они доели за бырсями дохлого слона. Самые злобные матёрые самцы съели почти всю слонятину. Слон, как оказалось, сдох от чахотки, а за ним – половина стаи псоглавцев, матёрые самцы – все до одного. Так вот, та часть стаи, что выжила, самки и молодые самцы, стала жить по-новому… Ну как… Куда мы шли… Где дичекрады? – След Бейры, – запоздало ответила Хельга. – За разговором мимо поворота проскочили. Не беда, срежем мимо биоэргастерия, – старец нырнул в заросли малины. Едва заметная звериная тропа скоро вывела из подлеска на пологий подъём к Холму Альвов. На дальнем склоне, обращённом на север, стояли два продолговатых сруба под высокими крышами, крытыми осиновой дранкой по наволокскому образцу. Каждое лето и осень на протяжении примерно двух поколений, туда наезжали служители оливкового и папоротникового драконов, стремившиеся постичь загадки гетерозиса, скрещивания монозиготных и гетерозиготных особей, и прочие тайны зачатия. Тонконогие молодые овечки с безжизненно висевшей на боках белёсой шерстью, щипавшие траву среди валунов под присмотром лохматого серого волкодава, наверняка были жертвами какого-то прошлогоднего опыта папоротниковых схоластов. На вершине холма, травы и мхи покрывали развалины крепости, вопреки названию, не имевшей никакого отношения к альвам. Это была укреплённая деревенька тёмных веков, как явствовало из найденных при раскопках осколков керамики, ржавого топора с истлевшим топорищем, да остатков кольчуги в одном из погребений.

– Ну, так выжившая часть стаи не только перешла с мучительства на взаимопо… – старец осёкся на полуслове: стороживший овец волкодав поднял голову, ранее опущенную на лапы, и глухо заворчал.