– Какие же вести несёшь ты? – спросили жёны. – Нет у меня вести, из-за которой стоило бы печалиться здесь, кроме той, что в Нордланде видел я великих воинов, справлявших поминальные игры, после того как вырыли они могилу, насыпали курган вокруг неё, поставили каменный столб над ней и вырезали имя Горма, сына Рагнара, из великого рода Кнутлингов. Должен был вернуться он с победой к милым своим, к возлюбленным, которым отдал сердце свое, но не судьба была им вместе быть в жизни, увидеть друг друга живыми. Едва услышав эти слова, Бланид и Бевинн упали мёртвыми, бездыханными, и погребли их, как и Горма. И выросли две яблони из могилы их, разрослись они на седьмой год, а на верхушках – словно головы Бланид и Бевинн. А безутешный Буах…
Буах, подъезжая поближе, с великим облегчением увидел, что сага о последнем конунге из рода Кнутлингов и верном ему сыне Ройга ещё не подошла к концу: в грязи рядом со жрецом и Койлем на корточках сидел Горм, а перед ними лежала туша Лейскьюля. Пёс дышал неглубоко и часто. – Перегрелся, но не критически, – заключил жрец, похлопав волкодава по шее. – Сейчас за носилками пошлю. – Капельницу ему не надо? – озабоченно спросил конунг. – Кромбранду скажу, чтоб на холод его положил, и в мокрые полотенца завернул. Если не полегчает, тогда уж капельницу и кислород. – Скольких потеряли? – Раненых три дюжины восемь, – ответил целитель конунгу. – Сколько убито, понять тяжелее – как их счесть? Лютомысл махнул рукой в сторону нагромождения тел. В нём преобладали яки, но ближе к верху в куче виднелась и задняя часть альбингского пони. – Зато всё чолдонское войско положили! – гордо сказал Дубтах сын Лугдаха. – Утомительное это дело, что-то меня жажда разобрала! С этими словами, вождь направил коня к качавшемуся в трёх пядях над землёй краю рампы. Конь ловко вспрыгнул на размеренно двигавшееся мимо покрытие, копыта прозвенели по металлу, и Дубтах скрылся в замке. – Вы двое его не снесёте! – обратился Лютомысл к лекарям с носилками. – А ну, Кеннис, и кто там с тобой, помогите! На три! Раз, два, три! Когда пса поднимали на носилки, он поднял голову и лизнул Горма, поддерживавшего его под левое плечо, в нос. Горм и Самбор поднялись в сёдла. Их скакуны шагом двинулись за замком. – «Всё чолдонское войско положили»… – передразнил венед. – Не серчай на мою бестолковость, Самбор свет Мествинович, но говорят: спросишь – на диалепт будешь посмешищем, не спросишь – на всю жизнь! И мне понятно, что в помине не всё, но что это тогда было-то? – спросила Сивояра, дева с длинноствольной пищалью, установленной за недавно бывшим прозрачным щитом в нелепо выглядевшем вертлюжном приспособлении, прикреплённом к луке седла. – Что серчать-то, Сивоярушка? Русал мутливый их разберёт! – Самбор развёл не обременёнными поводьями руками. – То ли это чолдонское представление о засаде, то ли о разведке боем, то ли вообще отсебятина того йожеложца в сиилапане. Меч конунгов жалко… – Не беда, – успокоил Горм. – Я их сразу полдюжины заказал… Пока Буах осваивался с мыслью, что волшебные мечи нынче заказывают по полдюжины, конунг замолк и поднёс указательный палец к уху, вернее, к тому месту шлема, под которым это ухо скрывалось. – Точно? – конунг прислушался к ответу невидимого собеседника, потом обратился к ехавшим рядом с ним. – Вот теперь «всё чолдонское войско» и впрямь валит! Из-за Ярыкского перевала показались! Самбор вытащил из ящика в броне своего быка плоскую прямоугольную коробку с застеклённым верхом, чем-то щёлкнул, что-то подкрутил, и передал Горму. – Вот где накрыть их! – венед ткнул пальцем в стекло. – Чтоб ударные волны наложились! – Аринбьорн, передай управление огнём Атаульфу! – приказал конунг. – Лучшее место для удара – между перевалом и… Бывшей Заставой!