Разбойник Кадрус

Савари, которому посланный, верно, передал эти слова, задрожал от иронии министра и в сопровождении своего адъютанта поскакал во весь опор в Магдаленский замок. Дорогой он встретил прокурора и судью в сопровождении всех своих агентов. Фуше, который из окна императорского дворца увидел, с какой поспешностью Савари отправился в Магдаленский замок, расхохотался.

«Кражу в замке Гильбоа сделал или Кадрус, или не он, – говорил он себе. – Если он, то молодчик давно уже успел убраться подальше от наших когтей. А если это сделали не Кроты, то поимка ничтожных разбойников не принесет почета тому, кто займется ею. С одной стороны, смешно будет заняться делом, которое касается полиции, а с другой – унизительно, что Кадрус решился явиться так близко к императору. Я хочу быть свидетелем гримасы, которую он сделает в том или другом случае».

Позвонив, Фуше сказал вошедшему камердинеру:

– Я еду. Пусть сейчас заложат мою карету.

Через несколько минут министр полиции ехал к замку Гильбоа. Когда он проезжал мимо деревни Бас-Лож, то увидел двоих всадников, шагом спускавшихся с пригорка. Фуше узнал кавалера де Каза-Веккиа и его благородного друга маркиза де Фоконьяка. Те, узнав экипаж министра, подъехали поклониться.

– Здравствуйте, – любезно сказал министр, – мы встретились очень кстати. Для вас обоих представляется случай заслужить полковничьи эполеты, обещанные вам.

Фоконьяк и его товарищ, ехавшие по правую и по левую сторону кареты, поклонились, но не сказали ни слова. Для Фуше было очевидно, что они не знали, что он хочет сказать.

– Вы, конечно, не забыли, господа, то трудное поручение, от которого зависит милость его величества?

– Мы не забыли этого, господин министр, – ответили кавалер и маркиз. – Дело шло о том, чтобы привезти к нему Кадруса, мертвого или живого.

– Именно об этом-то я вам и напоминаю.

– Будьте уверены, – сказал Фоконьяк, – что для кавалера и для меня ни одно слово, ни одно движение вашей светлости не потеряно.

При этом ответе Фуше не мог не бросить проницательного взгляда на Фоконьяка. Но тот был так доволен и сам собой, и своей остротой, что министр не мог не улыбнуться.

– Таким образом, – сказал Фоконьяк с самоуверенностью, характеризовавшей его, – мы узнаем кое-что об этом Кадрусе. Как мне хочется познакомиться с таким знаменитым человеком!

– Теперь представляется случай захватить его и, следовательно, увидеть, – ответил герцог Отрантский. – Если вы хотите ехать со мной в Магдаленский замов, то будете в состоянии судить о характере атамана Кротов по ночному подвигу его шайки.

– Раз мы можем доставить удовольствие герцогу Отрантскому, – сказал Фоконьяк, – то готовы скакать и лететь туда, куда вашей светлости угодно будет нас везти.

Оба друга поехали сзади кареты Фуше.

В ту минуту когда карета министра полиции въехала во двор Магдаленского замка, прокурор, судебный следователь и комиссар держали совет и рассуждали о том, как будут производить следствие. Их окружала вся прислуга, которую, в свою очередь, окружали жандармы. Из опасения, чтобы какой-нибудь нескромный лакей из усердия не сделал глупости, судебный следователь принял предосторожность созвать всех. Только Гильбоа и Савари со своим адъютантом прохаживались вне круга и могли принять министра, выходившего из кареты.

Началось следствие. Мало-помалу отыскивали следы злодеев внутри замка. Жандармы, посланные осмотреть окрестности, вернулись через несколько минут. Вот в чем состояло общее мнение: кражу, без всякого сомнения, сделали Кроты. Кража была несомненна, потому что сам Гильбоа указывал на пропажу ста пятидесяти тысяч банковыми билетами и золотом – сумму, заплаченную ему за поместье Отрив и переданную несколько дней тому назад нотариусом в Фонтенбло. Заключили, что Кроты посредством своих шпионов узнали об этом значительном платеже и воспользовались удобным случаем, когда люди в замке все разошлись. Они связали обеих девиц, но, застигнутые каким-нибудь шумом, должны были в спешке оставить замок. Это ясно показывало золото, разбросанное на дороге.

Фуше и Савари, когда их спросили, не захотели высказать свое мнение.

Фоконьяк, находя полицию очень дерзкой, за то что она несправедливо обвинила Кротов, постарался показать нелепость этих предположений:

– Вы все ошибаетесь, – сказал он.

Судебный следователь хотел было раскричаться.

– Позвольте, – возразил Фоконьяк, – я имею причину не допустить следователей сбиться со следа. Я должен заслужить полковничьи эполеты. Уверяю вас, что знаменитый Кадрус здесь ни при чем, а то он был бы глупее индюка. А Кадрус – штучка хитрая! Я прибавлю даже для благородной полиции, что это сделали не Кроты, не воры. Если бы я убежал с полными карманами, что случилось бы?

Задавая этот вопрос, Фоконьяк уронил несколько наполеондоров, которые остались возле его следов.

– Черт побери! Маркиз де Фоконьяк не мужик! Он образован, очень образован, он знает законы физики и не принимает деньги, брошенные с умыслом, за деньги, выпавшие из кармана или сумки.