Разбойник Кадрус

– Да здравствует атаман! Да здравствует Кадрус!

И ему тоже был брошен букет. Дело в том, что никто из содержавшихся в Форсе не знал атамана Кротов.

Судебный следователь взбесился и наконец решился на другой день поставить на очную ставку обоих арестантов в своем кабинете; может быть, каким-нибудь образом они выдадут себя.

Между тем Жоржа и Фоконьяка опять посадили в их камеры. Первый, спокойный и равнодушный, будто находился еще в своих комнатах в Фонтенбло, осторожно поставил в кружку с водой подаренный ему букет. Он печально улыбнулся при виде этого букета, говорившего ему о полях, о свободе, потом вдруг облако пробежало по его лицу – эти цветы напомнили ему его бедную Жанну. Как она должна быть огорчена! Он сел на кровать и начал думать.

Фоконьяк же занимался совсем другим. Никто не вообразил бы, что он имеет к ботанике такую страсть. Со всем вниманием страстного естествоиспытателя он рассматривал каждый цветок в своем букете, считал лепестки, щупал листья. Потом перешел к стеблям, ощупал их, согнул, потом разорвал на мелкие куски. Вдруг крик радости вырвался из груди его. С инстинктом, приобретаемом в тюрьме каждым арестантом, он чувствовал, что в букете, подаренном ему арестантами, должно что-нибудь скрываться. Что? Он нашел в этом стебле микроскопическую пилу. Он тотчас затянул обычную песню. Жорж прислушался. Он скоро понял. Тогда, в свою очередь осмотрев букет, он вынул точно такую же пилу.

Оба Крота с беспокойством ждали последнего обхода тюремщика, потом принялись подпиливать замки у своих цепей. Они были так опытны в этой работе, что долго она продолжаться не могла, и цепи они подпилили так искусно, что самый зоркий глаз не мог подметить этого. Оба довольные, они заснули спокойно.

На другой день их разбудил тюремщик, пришедший отвести их к судебному следователю. В повозке, с конвоем из четырех жандармов, обоих Кротов привезли в Консьержери.

Судебный следователь сидел за столом, заваленным бумагами. Напротив него помещался его секретарь, чинивший перо, чтобы записывать ответы арестантов. Обвиненные стояли у стола. Оставили только двух жандармов, двух других отпустили. Оставленные жандармы, с обнаженной саблей, сели с каждой стороны двери. Опираясь на рукоятку своего оружия, они имели небрежную, скучающую, равнодушную позу, свойственную всем жандармам в подобном месте.

Судебный следователь напрасно рассматривал лица арестантов, он не мог разобрать ничего. Ни малейшее движение, ни малейший знак не обнаружили ему ничего. В этих железных людях он приметил только удовольствие видеть друг друга, и больше ничего. С известным упорством следователей напрасно он предлагал самые вероломные вопросы, он не мог добиться ничего. Каждый из арестантов по-прежнему утверждал, что он Кадрус. Кроме этого ответа, оба хранили упорное молчание. Следователь начинал приходить в отчаяние, когда рассыльной в тюремной ливрее вошел в кабинет.

– Эти бумаги вам приказал отдать тюремный смотритель, – сказал он.

При звуке этого голоса Кадрус и Фоконьяк не могли не вздрогнуть.

Думая найти в этих бумагах истину, которую арестанты так упорно от него скрывали, следователь принялся внимательно их читать и не заметил взгляд, которым разменялись арестанты и мнимый рассыльной.

Вдруг засвистели в воздухе кандалы Кадруса и его помощника и, опустившись на головы несчастных жандармов, сразу убили их, а мнимый рассыльной, как обезьяна вскочив на плечи судебного следователя, связал его по рукам и по ногам и засунул ему в рот кляп. Секретарь счел за лучшее лишиться чувств, однако его также связали. Все это произошло гораздо скорее, чем можно было написать. Когда все было кончено, Кадрус и Фоконьяк с волнением пожали руку мнимому рассыльному.

– Благодарим, – сказали они, – мы знали, что Белка способен к такой преданности.

– Я давно выжидал случай, – отвечал молодой Крот. – А теперь скорее, скорее! – говорил он своим начальникам, которые торопливо надевали мундиры жандармов. – Я разузнал весь лабиринт здешних коридоров. Вы пройдете свободно, пока я вступлю в разговор с часовыми, стоящими у каждой двери.

Через минуту Кадрус и Фоконьяк благополучно вышли на улицу, где крик, раздавшийся из кареты, чуть не изменил их судьбу.

Глава XLI

Обманывают полицию

Крик этот вырвался у Жанны. Каждый день бедная женщина, побледнев от горести и похудев от бессонницы, приезжала к судьям. Она не могла ничего сделать для него, и она это знала. Не имея никакой надежды, она приезжала только умолять о позволении увидеться с ним.