Разбуди меня рано [Рассказы, повесть]

Уже потом, через несколько лет, работая в шахте, я много раз вспоминал и этот спуск, и наши восклицания, и девушку-экскурсовода, которая мне тогда показалась подземной феей. И особенно я пытался представить лицо Надежды Георгиевны там, в шахте, и не мог, как ни пытался. И если теперь я знаю всю тайну подземной жизни, до мелочей, если сейчас я могу пройти по всем закоулкам с закрытыми глазами, то все равно мне уже никогда не представить, как выглядела под землей Надежда Георгиевна в тот сентябрьский день. Даже голоса ее не могу услышать. А жаль, очень жаль, что не могу. Уже позднее, вероятно в десятом классе, я узнал, что у Надежды Георгиевны погиб в шахте муж. Он погиб в ясный сентябрьский день. Она уехала из поселка неожиданно, в середине учебного года, и ее не задерживали, отпустили, хотя было трудно найти такого же прекрасного учителя и человека!

— Бывают моменты, когда человек не выдерживает, когда груз переживаний становится таким непосильным, что появляется в душе трещина, которую уже ничем не соединить, ни верой, ни любовью — ничем, — говорил мне Сергей Михайлович, когда я коснулся в нашей беседе Надежды Георгиевны Коньковой. — Понимаешь? Ничем. Вероятно, это и произошло с Надей.

Но тогда, в тот далекий день, я ничего этого не знал, даже не догадывался, и много дней после экскурсии жил теми невероятными впечатлениями, которыми я был напитан весь, без остатка, там, в шахте. В библиотеке я отыскал все книги о шахтерах и страшно удивился, когда с трудом нашел всего несколько книг. Мне казалось, что о шахте, о шахтерах написано так много прекрасных книг, что мне не осилить и за год. Может быть, поэтому я писал рассказ об экскурсии так, как никогда не писал раньше, даже сочинение по любимому мною рассказу Тургенева «Муму». А такой рассказ должен был написать каждый из учеников. За него не ставили оценки, кажется, и ошибки не исправлялись, просто наши рассказы оставались на память у Надежды Георгиевны. Лучшие из них читали на уроке.

Я написал что-то около десяти страниц, так много я еще ни разу не писал, и я был расстроен этим, так как не сомневался, что у Надежды Георгиевны не хватит сил прочитать всю мою ерунду. Но сокращать не стал. «Пусть, — решил я. — Все равно двойку не влепит». И все же чего-то боялся и с нетерпением ждал, когда придет Надежда Георгиевна на урок и скажет: «Я прочла ваши рассказы».

И вот в те самые школьные часы, когда я жил в таком предчувствии, ко мне подошла Надежда Георгиевна, отвела в сторону, сказала:

— Коля, ты не смог бы сегодня вечером прийти ко мне?

— Хорошо, я приду, — послушно ответил я, но хотелось спросить: «А зачем?» Но такого вопроса мы в свое время учителям не задавали: мы были воспитаны в послушании и таком отношении к взрослым, когда лишних вопросов не задают.

Я уж не помню, как провел время до вечера, но, кажется, я все-таки не выдержал и пришел к Надежде Георгиевне раньше времени. Она провела меня в комнату, посадила на диван, а сама придвинула стул и села напротив.

— Это ты писал? — Она вытащила из стопки тетрадей мою, с голубой обложкой.

«Сейчас начнется», — подумал я и про себя пробормотал что-то вроде:

— Так я и знал.

Но Надежда Георгиевна стала задавать мне совсем непонятные вопросы. Где я родился? Кто родители? Где работают братья и сестры? Много ли я читаю? Кого читаю? Я отвечал, а сам терялся в догадках: «Зачем ей все это? Лучше бы уж сразу — и баста».

— Ну что ж, это хорошо, — сказала Надежда Георгиевна и поднялась со стула. — Спасибо тебе, что пришел. Ну, беги, а то мама, поди, заждалась.

— До свидания, Надежда Георгиевна.

Все выяснилось на следующий день. Надежда Георгиевна вошла в класс при полной тишине, чего не было раньше. Уже кто-то из ребят сказал, что сегодня будут читать наши рассказы о шахте. И верно, Надежда Георгиевна держала в руке стопку тетрадей.

— Спасибо вам, ребята, — сказала Надежда Георгиевна. — Все ваши рассказы мне очень понравились, и, если вы разрешите, я прочту некоторые из них.

— Разрешаем! — хором закричали мы.

— Я не стану называть фамилий, да это и не обязательно, я просто прочту, а вы скажете, понравилось вам или нет.

И тут я застыл: она взяла в руки мою тетрадь с голубой обложкой. Впервые в жизни я слушал то, что написал, и это было странное чувство. До сих пор никаким другим словом я не могу его выразить. Может быть, мне когда-нибудь удастся найти другие слова.

— Кто написал? Кто? — шепот покатился по партам, и каждый пожимал плечами, и я тоже пожал.

Надежда Георгиевна кончила читать, и с минуту в классе стояла тишина. Никто не решался первым подать свой голос, ждали, что скажет учительница.

— По-моему, написано хорошо, — сказала Надежда Георгиевна, и краска облила мне щеки, загорелись уши, и показалось, что все ребята посмотрели на меня. Хотелось провалиться сквозь землю, и я не слышал, как шумели ученики, как выкрикивали какие-то слова, — кажется, просили назвать автора.