Разбуди меня рано [Рассказы, повесть]

С этого дня он стал моим другом и учителем. Я обращался к нему всегда, когда мне было трудно, и знал, что он поможет мне в любую минуту. В свою очередь он обращался ко мне за консультацией по немецкому языку. Вместе с нами работал прекрасный человек и шахтер Андрей Шефер. По национальности он был немец. Но свой язык он знал только устно и разговаривал на таком своеобразном диалекте, который очень отличался от правильного литературного. Был еще один специалист — комбайнер Соколов. В войну его вывезли еще мальчиком в Германию и у одной престарелой барыни он пас свиней. Там он нахватался разных немецких слов, и память его сохранила их огромное количество. Я помню, как в перерыве между работой или на остановке, в ожидании подземного трамвайчика, мы горячо, каждый по-своему, как мог, разъясняли что-нибудь по-немецки. Это были импровизированные, «самодельные», как называл их Василий, уроки, которые уже никогда не повторятся. Тогда Василий учился в восьмом классе вечерней школы, а немецкий язык давался ему трудно, но парень он был свойский, компанейский и не молчал ни минуты, все шутил и что-нибудь рассказывал или, напротив, настойчиво спрашивал, и не мудрено, что с ним всегда было интересно. Свободного времени в шахте не так-то много, и наши встречи и занятия продолжались и на земле — в раскомандировке, по дороге домой, в ресторане или у Василия Бородина дома, где нас встречала его жена Галя, которую он обычно называл Михайловной.

— А ну, Михайловна, — говорил он еще с порога, — сготовь там чего-нибудь, а мы пока позанимаемся.

Я стал бывать у Бородиных чаще и приходил просто так — посидеть, поговорить о том о сем, сходить в кино, посмотреть телевизор. Что это было за время!

А потом, когда я уже был далеко от него, от своих товарищей и друзей по шахте и по поселку, я с нетерпением ждал своего приезда домой, чтобы побывать в гостях у всех и, конечно, у него, у своего учителя и друга.

Сегодня я встречу Василия Бородина на рабочем месте, в лаве, и все должно произойти так, как было когда-то.

— Пошли одеваться, шахтер, — сказал мне Сергей Заболотнев, а кто-то рядом проговорил:

— Ну, с богом.

Почему обязательно с богом? Тут нет верующих, в шахте такое случается, что соберешь иной раз всех чертей и богов и обложишь их трехэтажным матом. Какая уж там тихая и спокойная вера. Видать, такова уж традиция наша, от прадедов и дедов запавшая в душу, говорить перед самым порогом в дорогу с легким выдохом, мягко и грустно: «Ну, с богом». «Ну, с богом» — значит с удачей, с хорошим настроением, с хорошим трудовым днем.

И вышли из раскомандировки не поодиночке — все вместе, чтоб видели: идет бригада. Так делают на каждом участке. Все вместе — как собрались в раскомандировке и до той минуты, как выедут на-гора. Такой уж неписаный шахтерский закон! Да разве только шахтерский? И прекрасно, что он есть и будет всегда!

Мне быстро нашли спецодежду, и я скинул свой штатский костюм и облачился в рабочую робу. С какого она плеча? Зачем спрашивать? Видно, что носит ее шахтер, старательный и аккуратный: на локтях заплатки, пуговицы на месте и совсем чистые портянки. И мне она как раз впору, можно в зеркало взглянуть, вот оно, рядом, но делаю я это незаметно, как бы случайно, мимоходом, что ли.

— Ничего, хорош, — улыбнулся Сергей. И откуда он только вынырнул? Видно, решил за мной присмотреть.

Еще вчера, уже после вечеринки, сидели мы с ним за столом у него дома, вспоминали прошлое, и Сергей мне говорил:

— А мне повезло. С Васей-то Бородиным, посчитай, двенадцать лет как вместе. От него — никуда.

А когда попросил я его сказать, как работает в настоящее время Василий, он даже удивился.

— Да ты и сам знаешь не хуже меня. Все такой же, ничуть не изменился. В общем, парень душевный, свой в доску, а в нашем деле шахтерском — это главное. Чувствовать себя во всем таким же, как все, — наравне. И он — шахтер, и я — шахтер, и дорога — одна. Чего уж там выкобениваться. Я таких, выкобенистых, повидал за свой век немало. Жалкие они, несерьезные. А Василий — нет. Потому, наверно, и прижился. А ты, значит, в Москве?

— В Москве.

— Был я там. Шумно слишком, бестолково.

— Привыкнуть надо.

— Это верно. Привычка — вторая натура. Я вот нонешним летом в Ташкенте отдыхал, у родных жены. Жарища, спасу нет. А им хоть бы что. А у нас, на Урале, как? Завернут морозы, прижгет лицо да еще за одно место так прихватит… Да чего я опять говорю, ты сам тутошный. Соскучился, видать, по родным краям, на родную сторону потянуло. Вот и на проводины успел, это хорошо. Марина, она женщина на шахте всеми уважаемая…

Он был чуть под хмельком и, обычно молчаливый и спокойный, неожиданно разговорился, обнял меня сильной рукой, говорил: