Раздели мою боль

— Ты так и не сказала, зачем наш папа приезжал в первый раз к тебе в городок? — неожиданно интересуется он.

Матушка стряхивает с себя дрему и внимательно смотрит на сына.

— А мы с ним никогда об этом не говорили, — заявляет она. — Поэтому остается только догадываться.

— О чем? — недоуменно спрашивает Олег.

— Думаю, его родня имела какое-то отношение к хозяевам усадьбы. Если так, его упорное молчание вполне объяснимо. Павел Андреевич нас с тобой хотел уберечь от неприятностей. Вспомни, какое раньше было время. Сболтнул лишнее, и сразу же бегут докладывать.

— А ты сама историю этих развалин узнать не пыталась?

— Пыталась, — матушка изучающе посмотрела на сына, — там много всего, что тебя конкретно интересует?

— Ну, например, о привидении и о том, что твой свояк говорил. Причем, так убедительно, что сразу захотелось подземный ход в усадьбе, как в детстве, разыскать.

— А ты еще помнишь об этом?

— Сидит где-то глубоко старая заноза. А когда до усадьбы добрались, и я внутрь спустился, напомнила о себе, — невесело усмехнулся Олег. — Кстати, откуда ты знаешь историю этих развалин?

Матушка улыбнулась:

— Мне в детстве рассказала одна пожилая дама из «бывших», жившая по соседству.

— Что значит «бывшая»? — недоуменно переспросил Олег.

— Не «бывшая», а из «бывших», — поправила матушка. — Она была из «лишенцев». Так называли людей, лишенных всех прав после революции, как правило, из семей дворянского или духовного сословия. После отсидки в лагерях им разрешали селиться только за 101-ым километром от крупных городов. Эта дама приходилась внучкой экономки хозяев усадьбы и решила остаток дней провести вблизи, как сама выражалась, «родового гнезда».

Моя знакомая не раз с гордостью говорила, что род возвысился, аж при Петре I. Предок участвовал в войнах со шведами, даже брал вместе с самим Александром Даниловичем Меньшиковым знаменитую крепость на Неве, — матушка наморщила лоб, — Ниеншанц, кажется… Потом на этом месте построили Петербург. После смерти Петра род постепенно стал хиреть, и уже во второй раз возродился, когда одному из сыновей предка довелось участвовать в Крымских кампаниях Потемкина, — матушка улыбнулась, — потом….помнишь, как в «Горе от ума»:

«Век при дворе, да при каком дворе! Тогда, не то, что ныне, при государыне служил — Екатерине»…

Олег с улыбкой посмотрел на матушку. Ее неторопливый с лирическими отступлениями рассказ нисколько не походил на случайные, разрозненные воспоминания. По всему было видно: не раз, и не два она переосмысливала историю «забытой старины», дожидаясь случая, чтобы поведать ее самому родному человеку — своему сыну. И теперь рассказывая, она не просто увлекалась, а звала за собой в путешествие по времени. И он ощутил себя не просто безымянным слушателем, а незримым участником событий.

— В итоге, выйдя в отставку в генеральском чине, — продолжила матушка, — он на месте прежней деревянной отстроил каменную усадьбу и разбил при ней парк. Обоих сыновей он сызмальства определил на военную службу. Они участвовали во всех военных кампаниях Александра I, начиная с Аустерлица. В битве при Бородине старший получил серьезное ранение, лишился ноги и был вынужден демобилизоваться и жить в родовом имении. А младший, напротив, вышел из сражения без единой царапины, удостоился наград и чина полковника. Потом в составе армии Кутузова гнал французов до Березины, участвовал в битве народов под Дрезденом, и вместе с императором Александром въехал в Париж… Казалось бы, блестящая военная карьера, как у предков, должна обеспечить почет и уважение на Родине и последующую безбедную старость, — матушка усмехнулась. — Ан нет, пожив лет пять в Европе, он насмотрелся на тамошние вольности и вернулся домой с ворохом идей, как сейчас говорят, о переустройстве России и молоденькой полячкой в придачу, с которой даже не удосужился обвенчаться. Служа в Петербурге, этот герой Бородина и Дрездена сразу же вступил в «Северное общество», после декабрьского вооруженного восстания был арестован, сидел в одном из равелинов Петропавловки и сослан в Сибирь. По счастью старший брат он его взглядов не разделял, и Николай I того не тронул.

«Конечно, жаль несчастного генерала. Полячки кому хочешь, вскружат голову, даже сам Наполеон не устоял», — в сердцах подумал Олег.

— Какое все это имеет отношение к монаху? — недоуменно спросил он, ожидая услышать очередную историю о девице-чужестранке, отправившуюся за возлюбленным на каторгу.

— Сейчас узнаешь, — хитро улыбнулась матушка. — Отправиться в ссылку со своим возлюбленным прекрасная полячка не смогла. Вместо этого она приехала в родовое имение старшего брата, где через несколько месяцев родила мальчика. У того не было ни жены, ни детей, и он стал воспитывать незаконнорожденного племянника, как родного. Первое время с оказией доходили весточки из Сибири, и они подпитывали молодую женщину, укрепляя в ней уверенность, что со временем государь смягчится и все образуется…